Глава 5. Пресса о Викторе Цое и группе КИНО



Николай Мейнерт Три взгляда на группу «Кино»

Под тремя разными углами зрения можно попытаться взглянуть на сущность этой рок-группы.

Во-первых, само название — «Кино» — отсылает нас к кинематографу, внешняя связь с которым для творчества группы не слишком очевидна. Может быть, речь идет о «съемках с натуры», о зарисовках своих впечатлений с кинематографической точностью, равно как и операторской изобретательностью? Вообще идея 3-4-минутного киносюжета, сценария, воплощенного не в визуальной картинке, а в тексте и музыке (и именно в таком порядке — сначала в тексте, затем уже в музыке) — довольно популярна в среде ленинградских рок-музыкантов. Например, именно об ассоциации с такими кинороликами говорил лидер «Зоопарка» Михаил Науменко, характеризуя содержание своих работ, еще несколько лет назад. Наконец, не следует забывать, что в само понятие «кино», помимо оттенка повседневности, привычной для нас формы традиционного времяпрепровождения, вкладываются еще и понимание кино, как какого-то очень модного и, в некоторой степени, магического действа.

В общем, возможных граней в названии оказывается достаточно много, и с каким из них соотнести конкретное ленинградское «Кино», каждый слушатель сможет решить сам. После того, как прослушает, разумеется.

Взгляд второй — через ленинградский рок-клуб. «Кино» является одним из ведущих коллективов этого любопытного объединения ленинградских самодеятельных рок-музыкантов. Быть здесь означает иметь широкую популярность в относительно узких кругах. Ибо, как ни бьется рок-клуб, а вывести свои группы за пределы вполне конкретного контингента слушателей, постоянно посещающих все концерты на улице Рубинштейна (помещение рок-клуба), пока не удается. Основным нерешенным вопросом здесь является качество аппаратуры. А «Кино» остается прежде всего группой концертного плана, которая в хорошей аппаратуре нуждается.

Главным действующим лицом на сцене является Виктор Цой, т. е. мы имеем дело с группой в принципе аккомпанирующей конкретному лидеру (достаточно типичная ситуация в нашей рок-музыке). Цой сам поет, играет на гитаре, пишет всю музыку и все тексты. Выступление «Кино» — это еще и актерское мастерство Цоя, когда музыка и сценический образ сливаются в одно целое и служат друг другу существенной поддержкой. Это единое целое выглядит настолько убедительно, что прощаешь имеющую иногда место музыкальную примитивность.

И вот тут наступает время для третьего взгляда на «экран» нашего «Кино». Как раз по поводу отмеченной выше примитивности. Само слово имеет как бы оттенок негативный: «примитивно» в нашем обыденном понимании все чаще значит «плохо», «слишком просто». Конечно, у «Кино» нет инструментальной виртуозности «Радара» или «Квадро». Но возникает вопрос: а нужна ли она в данном случае? Тем более что рядом с Цоем стоит бас-гитарист, чьи технические возможности ни у кого в ленинградском рок-мире сомнения не вызывают. Александр Титов, ранее игравший с группой «Август», а ныне параллельно выступающий с «Аквариумом». Значит, могут. Но не хотят?

Давайте вернемся к понятию «примитивности». Но уже в несколько ином его значении. Ну, например, в том, которое употребляется по отношению к художникам-примитивистам, наиболее хорошо знакомым представителем которых является Николо Пиросмани. Начните учить такого мастера-самоучку классическим правилам живописи, и он тут же потеряет непосредственность восприятия и изложения, удивляющую нас в неожиданно выразительных работах.

Так вот, у «Кино» наиболее сильная сторона — та самая непосредственность или простота восприятия и изложения, не лишенная доли романтизма. Сам Цой прежде всего романтик и, может, даже идеалист, ибо мотивы лирические явно доминируют над любыми другими в его творчестве. Это настроение музыкантам «Кино» удается донести до своих слушателей, а вопрос о том, какими музыкальными средствами и на каком уровне профессионализма это делается, при знакомстве с конечным результатом сам собой отступает на второй план.

Все сказанное относится к восприятию «Кино», помимо же этого есть еще и сторона чисто информационная, т. е. фактология группы. Она заключается в следующем:

• Группа «Кино» возникла в марте 1984 года. Раньше она существовала в несколько ином составе, но тоже с участием Виктора Цоя.

• Сейчас в составе «Кино», кроме Цоя и Титова, еще два музыканта: соло-гитарист Юрий Каспарян и ударник Юрий Гурьянов.

• В 1984-85 гг. «Кино» принимало участие в организованных рок-клубом смотрах-концертах, и оба раза становилось лауреатом.

• Группой подготовлены два цикла студийных работ и сейчас завершается третий. В записи принимали участие музыканты некоторых других коллективов города, в том числе Борис Гребенщиков (группа «Аквариум»).

«Реклама» (еженедельное приложение к газете «Вечерний Таллинн»), 28 августа 1985 г.
Евгений Додолев Начальник «Камчатки»

В таком богатом памятниками городе, как Ленинград, есть, ко всему прочему, и неформальные, так сказать, достопримечательности. Среди них особое место занимает котельная, известная завсегдатаям ЛРК (Ленинградского городского рок-клуба) и внушительному числу городских подростков под романтическим названием «Камчатка». Из этой жаркой угольной колыбели вышло немало популярных в городе личностей. В том числе создатель группы «Кино» Виктор Цой.

С помощью «Аквариума» двадцатилетний резчик по дереву записал в 1982 году свою первую акустическую программу «45». В мае этого же года Цой опять же совместно с «Аквариумом» дал премьерный концерт в ЛРК.

И — надолго замолчал. За весь следующий сезон — одно-единственное выступление. Виктор всерьез занялся набором состава. Первый же выбранный им кандидат — гитарист Юрий Каспарян — вызвал в среде коллег-музыкантов недоумение — «он совсем играть не умеет».

Однако время расставило все и всех по местам. Сегодня искушенные мэтры, без энтузиазма встретившие Каспаряна, виновато разводят руками — ну кто бы мог подумать, что у Цоя такая интуиция. Но тогда, весной восемьдесят третьего, они остались вдвоем. И целый год репетировали тандемом. Затем к ним присоединился известный в Ленинграде барабанщик Георгий Гурьянов. На бас-гитаре согласился играть, не покидая родной «Аквариум», Александр Титов (осенью 1985 года его сменил музыкант «Джунглей» Игорь Тихомиров).

Этим составом — Цой, Каспарян, Гурьянов, Титов — «Кино» вышло на II смотр-конкурс ЛРК в 1984 году. Квартет попал в «первую тройку». Не самая лучшая песня «Безъядерная зона» была признана песней-победительницей фестиваля.

Но все это события городского масштаба. А вот вышедший в этом же году магнитофонный альбом «Начальник Камчатки» открыл двери холодно-смоделированного мира «Кино» всесоюзной аудитории.

Двадцатишестилетний певец уютной котельной — самый молодой из лидеров нашей молодежной музыки. Восторженная публика носила на руках Андрея Макаревича после концертов до гостиницы, когда Витя ходил во второй класс. Ему исполнилось одиннадцать лет, когда Борис Гребенщиков начал заполнять «очищающей водой» дерзких метафор полифонические рамки созданного им «Аквариума». Он младше даже вожаков групп, которые набрали силу уже на фоне полулегендарного «Кино», допустим, Кости Кинчева из «Алисы».

И эту юношескую жилку нельзя не заметить. Особенно в бесхитростно скроенных, скромно аранжированных альбомах «Ночь» и «Это не любовь». (Программы были записаны за сезон 1984–1985 гг., но из-за разногласий со звукорежиссером Андреем Тропилло «Ночь» вышла в свет лишь в позапрошлом году). Экспрессивный и неоромантический настрой этих песен уживается с пугающе искренней агрессивностью, этими точными звуками вырывающейся наружу душевной боли, так же, как в пятнадцатилетнем мальчике сосуществуют нежно-влюбленный девятиклассник и несговорчивый уличный хулиган. Поэтика становящихся на ноги. Потому-то так часто вспоминает Цой «телефоны», «сигареты», «ночи». И в него влюблены школьники, а из армии ему пишут ничуть не меньше, чем дикторшам ТВ или обманчиво-доступным красоткам, глянцево улыбающимся с журнальных обложек.

Простые слова, доходчивые образы, незамысловатые мелодии. «Моя четырехлетняя дочь знает песни Цоя наизусть», — писал писатель Александр Житинский в журнале «Аврора». Меня это не удивляет. Но со следующим утверждением ленинградского писателя — «Цой абсолютно не похож ни на кого из западных исполнителей» — согласиться не могу. Специфика звучания группы «Кино» напоминает мне многих зарубежных подвижников новой волны — и американскую группу «Блонди», и английскую «Полис». И вообще, слушая Цоя, я почему-то вспоминаю Аманду Лир. Именно с этой бывшей манекенщицей, певицей, поэтессой и художницей схож ленинградский музыкант. Многим. Прохладностью загадочно-кошачьей пластики, чарующей отстраненностью мимики, подчеркнуто-бесстрастным вокалом. В прижатости которого угадывается такое буйство крови, такая мучительная неудовлетворенность, такое бессонное желание выплеснуть себя, что не поверить этому странному голосу можно, только внушив себе — это категоричное, отмеренное ритмичным ходом гитары предложение неминуемого выбора «с нами или против нас» всего лишь померещилось в металлических и мягких, словно фольга, гармониях.

Весьма характерно заряд на бескомпромиссность проявился в последней работе квартета «Группа крови» (1988 год). Альбом на порядок выше четырех предыдущих. Виктор явно вырос как поэт (хотя решением жюри IV фестиваля ЛРК он был признан лучшим текстовиком уже в 1986 году). Положа руку на сердце не могу умолчать о некоторых, тем не менее, шероховатостях его текстов. Например: «И внезапно в вечность вдруг превратился миг». Хотя даже столь признанный авторитет, как Андрей Макаревич, грешит подобными ляпами: в одной из своих последних песен он — несмотря на свой семнадцатилетний сочинительный стаж — допустил аналогичный дубляж: «Зря ты напрасно терял в ожидании столько лет».

Главное достоинство новых песен «Кино» — сдвиг авторской позиции с непререкаемого «я» на нервное «мы»:
Мы хотели пить, не было воды.
Мы хотели света, не было звезды,
Мы выходили под дождь и пили воду из луж,
Мы хотели песен, не было слов,
Мы хотели спать, не было снов,
Мы носили траур, оркестр играл туш.

Но, с другой стороны, остротой и социальной направленностью текстов Цою и K° явно не сравниться с другими фаворитами ЛРК, особенно с Михаилом Борзыкиным, Константином Кинчевым и Михаилом Науменко. Хотя я и не решился бы отказать песням «Кино» в честности, как это делают некоторые клубные радикалы, зачислившие квартет в разряд мажорских групп (на ленинградском сленге это означает сытую, склонную к коммерческой музыке, уходящую от больных вопросов, от выраженного социального протеста группу). Цой работает с «открытым забралом», просто стоит, развернувшись чуть в сторону.

Зато он наиболее адекватно отражает интересы и чаяния совсем юных меломанов. Потому что естественен, ему нет нужды подстраиваться под них, как это делают «Алиса» и «Объект насмешек», или сознательно игнорировать их вкусы, подобно «Аквариуму» и «Зоопарку», представляющим тридцатилетних.

Тогда в чем же дело? Почему фирма «Мелодия» решила выпустить только один диск-гигант «Кино»? Отчего не часто балует группу пресса своим вниманием? Из-за чего игнорирует ребят ТВ и радио? (Кроме восьмимартовского «Взгляда», не припомню что-то «Кино» на экранах ЦТ).

Тому я вижу две причины. Во-первых, повторю, творчество Цоя органично по самой своей природе, сориентировано на подростков, а в худсоветах они, ясное дело, не представлены, и даже очень молодые, прогрессивно настроенные критики некоторые вещи «Кино» просто-напросто не понимают. А во-вторых, и это основное, Цой не очень-то контактен. В среде журналистов, пишущих о музыкантах, это называется «не умеет работать с прессой» (ох, многим это умение проложило дорожку на обложки журналов и газетные полосы). Он не особенно любезен с представителями солидных организаций, а от встречи с незнакомым журналистом вовсе может отказаться.

Это не значит, что Цой не честолюбив. У молодых музыкантов за те годы, пока их музыка находилась на полулегальном положении, выработалось стойкое недоверие к любопытствующим. Они часто отказываются от интервью. И даже от съемок в фильмах. (В «Роке», например, не захотел сниматься Костя Кинчев, после того как его «подставили» во «Взломщике», который он, кстати, не пожелал озвучивать…).

Впрочем, Цой снялся в прошлом году у Сергея Соловьева в «Ассе» и у Алексея Учителя в «Роке», а в начале этого — закончил работу над главной ролью в ленте под условным названием «Игла» («Казахфильм»).

По-моему, Цой все-таки из тех музыкантов, которым всерьез угрожает перспектива «звездной болезни». Поэтому-то и не очень ратую за расширенный выпуск его пластинок и организацию всесоюзных гастролей. Он может, пусть даже завоевав большую аудиторию, потерять себя. Ведь плохие мальчики с классных «камчаток» никогда не получают — вдруг! почетные грамоты от учителей. Отгородившись на этой своей территории, они независимо хозяйничают на «камчатках». И придуманную для них резервацию на задних партах некоторые умеют превращать в обетованную землю.

«Московский Комсомолец», 25 марта 1988 г.
Феликс Аксенцев День в «Кино»

Что касается фактов — вы их, наверное, знаете. Может быть, и получше меня. Я могу написать, что в 1982 году молодой человек, которого звали Виктор Цой… И так далее. Но это называется — отбывать номер. Поэтому для обязательной программы отвожу отдельные абзацы. А сейчас — ностальгические воспоминания о двух интервью — с комментариями. «Кино» — каким я его застал.

Поздняя осень 1987 года. Ленинград. Снег. Жуткий холод. Я вхожу в подъезд стандартного дома на самой окраине города, звоню в дверь. Открывает молодой парень в джинсах, черной майке с белым трафаретом «Спасем мир», огромными буквами. Такие майки носят многие ребята из Ленинградского рок-клуба. Южное лицо, короткие волосы. Он оглядывает меня с головы до ног — что за тип пожаловал? Разговор с гитаристом «Кино» Юрием Каспаряном начинается на кухне.

— Кто тебя интересует? «Алиса»? «Аукцион» и мы? Странная компания. Какое мы имеем к ним отношение? Мы — элитарная группа.

Каспарян улыбается. Весь он — странный сплав иронии, какой-то флегматичной энергии и обязательного косноязычия. Он не привык давать интервью. Правда, однажды, как гласит легенда, шутник Курехин выдал его наивным журналистам за Бориса Гребенщикова после одного из прибалтийских концертов «Популярной механики». Каспарян важничал и время от времени изрекал сакраментальную фразу, приписываемую Петру Мамонову: «Я обещал своим ребятам тысячи и тысячи».

Сейчас Цоя в городе нет, живет он на чьей-то квартире в Алма-Ате, снимается в «Игле», фильме Рашида Нугманова. Отдуваться приходится Юрию.

Здороваюсь с его родителями. Проходим в комнату. Тахта, столик, кассеты, колонки и картины.

— Вот эту Боб Гребенщиков написал. А эту — Джоанна. Правда, хорошо?

Юрий ставит кассету.

— Ты слышал «Союз композиторов»? Можно сказать, дочерняя группа «Кино». Конечно, главные там не мы, есть пара ребят, «новые композиторы». Собирают синтезаторные звуки. Но мы все им помогаем, кроме Вити, и второй состав тоже. Отличная дискотека, а?

Итак, узнаю, что у «Кино» есть «дублеры». Слушаю «поп» с кассеты. Тексты — положенные на клавишный вой переговоры Гагарина с Королевым перед запуском «Востока-1» плюс отрывистые знаменитые «да» Капицы-младшего, списанное с «Очевидного-невероятного», лондонские уроки английского. Черновые записи готовящегося альбома «Союза композиторов» напоминают отчет об испытаниях нового программируемого синтезатора — впрочем, так, наверное, оно и есть — Юра с детской увлеченностью рекламирует новую игрушку.

— Хороший синтезатор. Вот хор девушек, — Каспарян улыбается, — это на радио и телевидение не пропустят… Жаль, плохие у них заставки.

Я слушаю вздохи под бойкий шелест ритм-компьютера и делаю вид, что мне очень интересно. Юра перебирает пальцами воздух, показывая на воображаемой соло-гитаре свою партию. Он действительно гитарист.

Я включаю диктофон.

— Что ты можешь сказать о Цое? — спрашиваю я. Юрино косноязычие тотчас начинает прогрессировать.

— М-м-м, э-э, угм — говорит Каспарян, потом принимает максимально торжественный вид и выдает: — Я думаю, Цой уже сейчас великий человек. Но в будущем, верю, он станет еще круче.

— А как тебе его тексты?

— Они мне всегда нравились. Но вообще-то я в текстах ничего не понимаю. Знаешь, иногда Цой показывает песню — и мне не нравится. Думаю, ну что здесь играть — три аккорда. А потом поиграю — кайф.

— У «Кино» есть проблемы?

— Ну… (дальнейшее мычание я опускаю)… у нас нет зала. И не будет, разве что мы его купим. Нам нужен зал, где можно делать что угодно. Мы не согласны на любые условия любой организации. А просто так зала никто не даст. Мы репетируем дома. Соседи? Привыкли, наверное. (Вспоминаю — «соседи приходят домой, им слышится стук копыт».) И потом, разве в зале покушаешь? А дома можно отдохнуть, попить чай.

Дальше Каспарян говорит об еще одной беде «Кино» — большой паузе в студийной работе. На то время ударный альбом «Группа крови» не был еще записан, хотя хиты уже прогремели на Ленинградском городском фестивале.

— Песни стареют, не записываются, их уже не хочется играть. Но группа постепенно приходит в состояние натянутого лука, — говорит Юрий, — вот Витя вернется, будет альбом, будет целая серия концертов. Мы тут без Цоя кое-что свели вчерновую. Хочешь послушать?

Я слушаю наброски к «Группе крови» и чувствую: альбом выйдет на славу. Цой, похоже, окончательно совладал с более чем необычным тембром своего голоса; лаконичная, как всегда, ритмика стала свежей и необычной, а скупые каспаряновские соло — необходимыми и достаточными. Точные, славные тексты, чуть героичнее, чем обычно.

— Витя — молодец. Чувствуешь, как петь стал? Вот только ехиднее надо, — вздыхает Каспарян, — над собой надо иронизировать, иначе нет кайфа.

Вот и не так. Кайф есть. Движение несомненно. Цой, нашедший свой имидж еще во внестилевом «Транквилизаторе» («Метеоролог сказал, дождь будет недолго, я закрываю свой зонт, я экспериментатор»), похоже, становится немного другим. И этот другой мне нравится. Хлесткая оплеуха в адрес «Алисы» — «все говорят, мы в месте, но немногие знают, в каком», язвительное пожелание «тем, кто ложится спать, спокойного сна, спокойная ночь» соседствует тут с сокровенным «а жизнь — только слово, есть лишь любовь и есть смерть».

— А как тебе альбом «Это не любовь»? — спрашиваю я.

— Мне нравится. Посмеяться над девушками — это же прекрасно, говорит Каспарян.

— Какие у вас отношения с Гребенщиковым?

— Ну… Боб иногда оказывает мне большую честь немного со мной выпить… Давай лучше о Курехине, о нашем гении, о современнике нашем… хм… великом. Полный состав «Кино» участвует в концертах «Поп-механики». Это добрый знак.

Добавлю: «Кино» сменило на этом посту «Аквариум» после разрыва между Гребенщиковым и Курехиным.

Дальше — личная жизнь.

— Трудно с английским, — жалуется Каспарян, — сначала ничего не понимал. Теперь уже легче. Вызов вот — в гости. Если пустят, конечно.

Юра показывает мне официальные бумаги. Его жена — американская журналистка, продюсер, рок-исполнительница Джоанна Стингрей, которой мы обязаны вышедшим в США двойным сборником ленинградского рока «Красная волна». Помнится, «Комсомолка» не замедлила отреагировать «разоблачающей» статьей. Потом вдруг стало ясно, что разоблачать культурные обмены, пусть и неофициальные, не стоит, и на ленинградском ТВ был даже снят «Музыкальный ринг» с участием четы Каспарян-Стингрей и Курехина, анонсированный «Литературкой», но почему-то так и не показанный.

— Терпеть не могу, когда обо мне говорят — муж Джоанны, — Юра обнаруживает вдруг южный темперамент, — так надо играть, чтобы о ней говорили — жена Каспаряна. Ко мне многие подъезжали, — вспоминает он, — надо то, надо это. Думали, я разбогател. Потом говорили — вот, мол, Каспарян стал буржуа, зазнался, все сам гребет. Ничего я не нагреб. Неплохо бы, конечно, организовать советско-американскую фирму по культурному обмену, да не знаю, как пройдет. Полгода уже нигде не работаю.

Нелепая ситуация! Гитарист группы, которую слушают сотни тысяч, если не миллионы, должен, оказывается, где-то числиться. Хоть сторожем. Как будто то, что он делает в «Кино», не работа, к тому же часто изнурительная.

— А в клубе я не очень-то общаюсь. Не всех даже знаю, особенно молодых. Слегка в стороне мы, что ли, — говорит Каспарян под конец. И, поскольку мой спичечный коробок опустел, вручает мне черную пачечку с белой каллиграфической надписью по-английски — «Каспарян энд Стингрей». Реклама!

В Штаты он, кстати, все-таки съездил, вызвав тем самым еще один перерыв в работе «Кино». Говорят, больше всего в Америке ему понравилось летать на спортивном самолете.

А теперь — обещанные обязательные абзацы.

Группа «Кино» основана Виктором Цоем, корейцем по происхождению, в Ленинграде в 1982 году. Первый полуакустический альбом «45» содержал такие «системные» хиты, как «Когда-то ты был битником», «Алюминиевые огурцы».

Странный посев дал любопытные всходы. Пример Цоя показал, как рокер с задатками художника вырастает их коротких штанишек идеологии своего окружения. Неоромантический альбом «Начальник Камчатки», в записи которого принял участие сам «великий Боб», далек от профессионального совершенства; в удачном «Троллейбусе», «Камчатке», «Генерале» чувствуется влияние «Аквариума» — но все-таки… Обаяние юности, неистребимая и загадочная энергия искреннего «Начальника» заставляют слушать этот немудреный «пэтэушный» рок, снабженный, правда, не такими уж и простыми текстами:
Где твой мундир, генерал?
Твои ордена? Спина, как струна…

Исповедь дерзкого взрослеющего подростка многим пришлась по душе. «Мы должны заполнять все части спектра», — сказал Гребенщиков. Цой угадал со спектром сразу же.

Магнитофонный альбом «Ночь» с опозданием на два года выпустила «Мелодия», опоздав перед этим на пять лет с выпуском сингла из «Начальника». От примитивного «телефон и твой номер тянут меня как магнит», от «Анархии», стыдливо названной пародией на западные панк-группы, до почти попсовой «Мы хотим танцевать» — размах «Ночи». Простая музыка, простейшие аранжировки. И постоянное ощущение чего-то большего. Но раскрывшийся было Цой всякий раз прячется за привычную уже стену иронии.

Предшествовавшая «Ночи» программа «Это не любовь», конечно, изрядно повеселила публику. Все эти «Уходи, я тебя не люблю», «Я не могу больше ждать, я могу умереть» были очень милы, но… Путь Цоя лежал совсем в другие места, через ударные концертные номера «Безъядерная зона», «Дальше действовать будем мы», «Хочу перемен» приближался он к «Группе крови». «Война между землей и небом» обязана была случиться.

За отсутствием в Питере самого «Начальника Камчатки» я совершил краткую экскурсию по «цоевским местам», побывав в обклеенной экстравагантными лозунгами и плакатами котельной — по месту работы, так сказать.

Выяснив по телефону у решительной супруги Виктора, Марианны, что без интервью с Цоем никакого материала о «Кино» давать нельзя, я набрался наглости и позвонил в Алма-Ату.

— А может, давайте завтра? — флегматично предложил Виктор в первый вечер, — я устал, у нас тут ночь.

Что ж. «Это его право — любить ночь».

На следующий вечер мы все-таки коротко поговорили.

— Я не могу судить о том, что изменилось. Со стороны виднее, — ушел Цой от ответа на вопрос о динамике стиля. — Вообще меня не интересует, нравятся песни или нет. Мы делаем, что хотим. Иначе вообще ничего не получится. Конечно, тем, кто постарше, не будет интересна «Восьмиклассница». Но все-таки сейчас и темы текстов шире, что ли, и группа звучит лучше.

— Как собирался состав?

— Я собирал не музыкантов. Прежде всего — друзей. А как же иначе? Научиться-то играть можно. Каспарян, например, вначале мало что умел, а теперь снимает с гитары куда больше меня.

(По-моему, такой способ организации группы всерьез возможен только в Советском Союзе. В Ленинграде.)

— Что вы делаете в кино?

— Мне нравится сниматься. Конечно, в фильме будут песни. Но я стараюсь не привносить в кино ничего из того, что делаю в «Кино». Это разные вещи.

— Совпадают ли «я» в ваших песнях с вашим собственным «я»?

— Иногда полностью, иногда частично, иногда не совпадают совсем. Каждый раз по-своему.

— Вы можете что-нибудь пожелать слушателям? — зачем-то спрашиваю я и тут же понимаю, что задал глупый вопрос.

— Не знаю, — говорит Виктор, — не знаю. Ну что им пожелать? Ничего, наверное.

Мы попрощались. Цой передал привет редактору «Рокси» Старцеву, с квартиры которого я тогда звонил, и далекая Алма-Ата исчезла в ленинградской ночи.

Вот, собственно, и все. Таким я увидел и услышал «Кино» в лице Каспаряна и Цоя в ноябре 1987-го. Наверное, теперь что-то изменилось…

Журнал «Родник», № 10, 1988 г.
Нина Тихонова Дон Кихот из котельной

Сосед заснул, убаюканный привычным шумом автомобилей. И вдруг за стеной его малогабаритной квартиры явственно раздался стук копыт. Прислушался — нет, не прогуливающий туристов старинный экипаж. Здесь же, в доме, яростный ритм перерастал из рыси в галоп. «Хулиганство!»— вздохнул сосед и, шаркая шлепанцами, побрел искать нарушителя спокойствия. Даже если бы дверь, из-за которой доносился шум, ему открыл сам идальго ламанчский на своем Росинанте, человек не удивился бы столь сказочному обороту дел, а только повторил — хулиганство! — и потребовал выдворить лошадь прочь. Примерно такая ситуация возникает в одной из песен Виктора Цоя, лидера ленинградской рок-группы «Кино».

Пожелав ложащимся спать спокойной ночи, Виктор забросил намечавшуюся было в его судьбе профессию резчика по дереву и отправился трудиться истопником в котельную, которая стала известна среди молодежи под романтическим названием «Камчатка», где подолгу засиживались, слушая композиции Цоя.

Чем выделяется этот двадцатишестилетний юноша из ряда современных героев рок-н-ролла? Колоритной восточной внешностью? Суровым выражением лица? Да. А еще — странной уверенностью в своих силах.

В сущности, он поет о том же, о чем другие рокеры, — о своем поколении. Сценический образ воплощается в манере форсированно, с растяжкой произносить слова — похоже на стиль речи дворовой шпаны.

Персонаж Виктора Цоя не просто готов выйти под дождь, отправиться в путь, вступить в бой. Он таинственно улыбается безусловной победе, даже когда сажает «алюминиевые огурцы на брезентовом поле». И когда тонет, хотя, как и все, знает близлежащий брод. Дело не в том, что он отказывается от легкого пути, дело в том, что, позвав за собой, манит не на красивую гибель, а к выигрышу по большому счету.

Так уж сложилось, поет Цой — «Где бы ты ни был, что б ты ни делал, между землей и небом — война». И в тотальной возне за место под солнцем уверенность в осмысленности на первый взгляд иррациональных, «невыгодных» поступков служит залогом сохранения духовности.

В этом, собственно, и состоит цель песенного героя Виктора Цоя. Цель куда менее определенная, чем путь к ней, как расплывчаты контуры любой идиллии. Не предлагая чудодейственных рецептов, не скалясь на «отдельные недостатки», Цой просто заявляет: «Дальше действовать будем мы». И по дорогам снова мелькает плащ странствующего рыцаря.

Сценический облик Виктора Цоя удачно дополняет пластика. Рисунок танца в его композициях ненавязчив — ритмичные движения мягко перетекают одно в другое — изысканно плавная и вдруг — резко контрастная графика тела аккомпанирует песне.

Молодежь отлично знает Цоя по магнитофонным альбомам: «45» — 1982 г., «Начальник Камчатки» — 1984 г., «Ночь» и «Это не любовь» — 1984-86 гг., «Группа крови» — 1988 г. Помнит, как он начинал выступать вместе с «Аквариумом». В курсе, как собирался состав «Кино»: гитарист Юрий Каспарян, барабанщик Георгий Гурьянов, бас-гитара — сначала Александр Титов (параллельно с работой в «Аквариуме»), потом Игорь Тихомиров из «Джунглей».

С выходом на экраны художественного фильма Сергея Соловьева «Асса» менее осведомленным слушателям можно будет напоминать, кто такой Цой — ну, тот, что в финале картины поет: «Перемен, мы ждем перемен!» Подобных зрителей, боюсь, окажется большинство. Неинформированность возникает не по их вине — шутка ли углядеть певца, если он пару раз мелькнул в музыкальных эпизодах телепрограммы «Взгляд», а более объемных его выступлений нет ни в эфире, ни на крупных концертных площадках.

Фирма «Мелодия» выпустила диск-гигант с записями «Кино». Но и здесь не обходится без сложностей. По госцене вы пластинку с песнями Виктора Цоя вряд ли достанете, только раз в пять-десять дороже — у спекулянта. Очевидно, мал тираж. Любая зарубежная фирма проявила бы оперативность и, радуясь успеху своей продукции, быстро откликнулась на запросы слушателей. У нас же создается впечатление, будто планирование — производство — реализация специально созданы для взвинчивания цен на «черном рынке».

Честно говоря, пока, беседуя о роке с обычными зрителями, а не с фанатами, не будешь знать, что ведешь речь именно, скажем, о «Кино», а не о «всяких разных, которых развелось, плюнуть некуда», продуктивного разговора не получится. Не получается его и с руководящими инстанциями, уверенными, что нынче открыты куда уж более торные дороги для рока.

Однако, проведение клубных концертов по-прежнему встречает сложности и лишено мало-мальской рекламы. На большие концертные площадки и в эфир, вытесняя лучшие группы, хлынула масса плохоньких. Прогрессивные кооперативные и хозрасчетные формы в сфере культуры разъедает недуг, уже всесторонне обнаруживший свою порочность в филармониях, склонность к сборным концертам, где к одному хорошему номеру выдается солидная «нагрузка».

Середняк оказывается более хватким, удобным в обращении, приемлемым на все вкусы. Действительно, интересные артисты зачастую резче, строптивее, конфликтнее — что с ними связываться? Так, похоже, решили апологеты рока от журналистики, по совместительству освоившие профессию менеджеров. Они прилежно и достаточно регулярно организуют гала-концерты, фестивали, «дорожки», «волны», но занимают там по большей части своих знакомых и тех, кого проще ангажировать. С одной стороны, это дает шанс молодняку, с другой — слабый интерес публики к новоявленным посредственным группам вроде бы наглядно подтверждает прогнозы о спаде увлечения роком.

Прежде чем радоваться или огорчаться, заслышав любимый рокерский возглас — «Мы вместе!», хочется вспомнить поставленный встречно вопрос Виктора Цоя: в каком месте? Хотелось бы дифференцировать качество отечественных групп, не ссылаясь то и дело на западные аналоги как правило, они от нас еще дальше, чем «Камчатка» от широкой аудитории. А поступив так, предоставить рок-музыке достойное место в художественной жизни. Сегодня, когда советским роком живо интересуются за рубежом и «Кино» уже приобретает международную известность, странно и стыдно, что порой его знать не знают или игнорируют на Родине.

Журнал «Смена», № 16, июль 1988 г.
Михаил Шлямович Интересное «Кино» Виктора Цоя и его повороты

Слезы бывают не только на лице, слезы бывают в сердце. Душа плачет!.. Это так редко происходит, что иногда кажется, что у многих вместо сердца камень. Но есть явление, изначально способное «пробивать» любое сердце, даже каменное. Это явление — часть духовной сферы, именуемая искусством. Среди сотен и тысяч людей, появляются вдруг единицы, идущие наперекор устоявшимся (скорее застоявшимся!) представлениям об окружающей среде, и создают свою среду, свой мир, не похожий ни на какие прочие. Неповторимо прекрасный, несколько даже опасный тем, что очень честный. Он (этот мир) и живет по законам жизни и смерти, любви и справедливости и какой-то особенной горечи, и соприкоснувшись с ним, становится по меньшей мере не по себе, ведь то, что вокруг нас, зачастую чудовищно несправедливо!

То, чем занимаются единицы, трудно выразить и определить в смысле жанра или чего-либо подобного, ведь сказал О. Уайльд в «Портрете Дориана Грея»: «Определить, значит ограничить». Но мы будем касаться только одного из притоков могучей реки искусства по имени «рок», поэтому определимся, что речь идет о рок-культуре. И здесь первой из таких «единиц» для моего поколения хочется назвать Виктора Цоя и его группу «Кино».

Образовавшись в начале 1981 года, группа «Кино» сразу же проявила характер в исполнительском облике и направлении творческих поисков. Основной особенностью явилось то, что «Кино» — это не просто музыкальный ансамбль, объединяющий людей на основе узко музыкального пристрастия. И перефразируя известное высказывание Бориса Гребенщикова, «Кино» — это образ жизни. После второго ленинградского рок-фестиваля в журнале ленинградского рок-клуба «Рокси» появилось интервью с Гребенщиковым:

    … Корреспондент: Что тебе понравилось на фестивале?

    — «Кино»! Я был после концерта просто в трансе. Если переходить к теории, то вот обычно, когда люди сидят в зале и смотрят на сцену, они видят там некое действо, праздник, колдовство. И появляется мысль, что те, кто на сцене, вот так все время и живут. На самом деле так в свое время жили «Битлз», а у нас это невозможно. В свое время так жил «Аквариум». Сходя со сцены, мы оставались такими же, какими были на ней. Это потом появилось электричество, одежды, грим, кимоно, синтезаторы и так далее… Мне кажется, что на сцене он больше Цой, чем в жизни. И, в общем, каждый, кто его в той или иной степени знает — в той или иной степени понимает. Когда я видел «Кино» — я видел героев, я видел живую легенду…

Мироощущение «Кино» находит собратьев «Кино», и примкнувшие к ним близкие по духу образовали себе собственное направление в живописи — «новые дикие». На прошедшей недавно в Нью-Йорке выставке ленинградских современных художников большинство картин было «митьков» и «новых диких», из них 10 картин принадлежало кисти Виктора Цоя.

Но вернемся в музыкальное русло. После состоявшихся в 1982 году успешных гастролей в Москве, вызвавших восторженные отзывы прессы, «новый романтизм» «Кино» стал находиться под пристальным наблюдением тех, кому дороги наши культурные фонды.

До 1986 года «Кино» было символом «потерянного» поколения и четко отражало всю горечь и протест против духовного застоя в жизни человека Города; группа отражала воззрения той локальной части людей молодого и среднего возраста, кто наиболее болезненно ощущал тупик в своей жизни, определенную безысходность. В этот момент «Кино» становится трижды лауреатом на самых престижных в стране ленинградских рок-фестивалях, успех, выпавший на долю первых магнитофонных альбомов группы «45», «46», «Начальник Камчатки», «Это не любовь», ошеломителен, а многие их песни, такие как «Электричка», «Транквилизатор», «Троллейбус», «Алюминиевые огурцы», «Весна» и многие другие, распевались в большинстве студенческих компаний. Казалось, что, попав благодаря несомненному таланту и социальному чутью в ту струю, в которой «Кино» могло еще долгие годы иметь успех и популярность, ничто уже не могло свернуть музыкантов с этого пути.

Но Виктор Цой неожиданно для всех предвосхищает в своем творчестве то, что уже все привычнее называют «искусством перестройки». Этот первый резкий поворот вызвал вначале удивление, а потом духовное принятие новой позиции. (Хотя вполне возможно, что это вовсе не принятие новой позиции, а расширение плацдарма). Если ранее энергия в песнях «работала на оборону», то теперь она становится энергией атаки.
Перемен требуют наши сердца!
Перемен требуют наши глаза!
В нашем смехе, и в наших слезах, и в пульсации вен —
Перемен! Мы ждем перемен!

Несомненно, огромную силу и обаяние представляет очень цельная, трагичная и незаштампованная лирика Виктора Цоя. Обычные предметы, реалии окружающего мира неожиданно предстают перед нами, как в сказках Г. Х. Андерсена, в новом качестве, оживленные и наполненные внутренним светом.

Альбом 1986 года «Ночь» показателен в этом отношении. Индивидуальность слушателя независимо даже от его воли сливается с индивидуальностью лирического героя песен. Очень реальные вещи, понятия, ситуации в этом альбоме сосуществуют с немногочисленными символами ночь, дождь, ветви деревьев, — которые опять же «скрывают» в себе четкую реальность.

При всем этом даже в самой печальной песне присутствует ирония, и что более удивительно — самоирония (это, пожалуй, наиболее отличительные черты В. Цоя). Цой своим низким, глубоким голосом вкладывает в песню все нужные и характерные только для него интонации. Наверное потому, исполняя песни Цоя, как и песни Высоцкого, нужно петь, подражая голосу автора, в противном случае пропадает цельность образа. Часто настроения песни от личностного восприятия переходят к чему-то более глобальному, и чувствуешь, что устами Цоя поет целое поколение.
Только капля за каплей из крана вода.
Только капля за каплей из времени дни,
Ты пойдешь рубить лес, а увидишь лишь пни…
Наше сердце работает как новый мотор!
Мы в четырнадцать лет знаем все, что нам надо знать,
И мы будем делать все, что мы захотим,
Пока вы не угробили весь этот мир…

Конечно, в отрыве от музыки слова покажутся кому-то слишком простыми. Но это не стихи, а именно тексты песен, и их, подобно текстам Гребенщикова, Кинчева, Шевчука, невозможно анализировать вне музыки.

Андрей Тарковский писал: «Искусство несет в себе тоску по идеалу. Оно должно поселять в человеке надежду и веру. Даже если мир о котором рассказывает художник, не оставляет места для упований. Нет, даже еще более определенно: чем прочнее мир, который возникает на экране, тем яснее должен ощущаться положенный в основу творческий идеал, тем отчетливее должна приоткрываться перед зрителем возможность выхода на новую духовную высоту».

Эти слова великого режиссера безусловно соотносимы и с творчеством Виктора Цоя.

Знаменательным событием культурной жизни стал уже получивший широкое распространение альбом 1988 года «Группа крови». Это новый, второй поворот в творчестве Виктора Цоя, снова он не укладывается в привычные рамки.
Смерть стоит того, чтобы жить.
А любовь стоит того, чтобы ждать…

Многие уже видели музыкантов «Кино». Виктора Цоя, Юрия Каспаряна, Игоря Тихомирова, Сергея Бугаева — «Африку», «Густава» Гурьянова в нашумевшем фильме С. Соловьева «Асса», их же можно будет увидеть в документальных фильмах «Рок» и «Город» — сценарий которого написан «митьками о митьках», и в художественном фильме «Игла», где Виктор Цой выступает не только в качестве автора музыки и песен, но и исполнителя главной роли.

У восточных народов есть понятие «до»: любое явление, занятие — это «до» — путь, дорога без конца.

Мне кажется, путь осмысления действительности, философия, присущая Виктору Цою и его друзьям, — это тоже дорога без конца.

В одной из популярнейших песен «Кино» «Перемены» многие в ее осмыслении делают упор именно на ключевые слова: «Перемен! Мы ждем перемен!». На самом деле основное содержание, может быть, всей философии Цоя в «Кино», содержится в двух «незаметных» строчках. Они, по-моему, являются основными звеньями той цепи, соединяющей сердца тех, для кого концепция «киношников» является своей жизненной концепцией:
И больше нет ничего.
Все находится в нас…

«Молодежь Эстонии» (Таллинн), 6 января 1989 г.
Сергей Шолохов Игла в стогу сена

Теплоход «Федор Шаляпин» едва отошел от причала одесского порта, и кинематографическая элита, предвкушая веселую прогулку, расположилась в шезлонгах на верхней палубе, когда я увидел Виктора Цоя впервые без свиты восторженных поклонников. В кругу известнейших кинорежиссеров, писателей, актеров он не показался мне посторонним. Напротив, он был необходим здесь так же, как Илья Глазунов, то есть прекрасно дополнял пеструю картину одесского кинофестиваля «Золотой Дюк», в которую парадоксально и органично вписались представители различных поколений и сторонники разных взглядов. Иногда даже создавалось ощущение, что Станислав Говорухин сформировал свой фестиваль (а на корабле это ощущение усилилось), как Ной свой ковчег — каждой твари земной по паре. Так что если бы все погибло от потопа, а остался бы в Черном море только «Федор Шаляпин», то уцелели бы и передались будущим векам все наши ключевые сюжеты. Алла Гербер и Илья Глазунов рассказали бы потомкам о великорусском споре западников и славянофилов, Юрий Кара поведал бы, что нужно от искусства простому народу, а Рашид Нугманов — что нужно от него молодежи, отмеченной романтической печатью рока.

Ситуация неожиданная, не правда ли? Подобно тому, как идеологи «параллельного кино» сегодня отрицают официальный кинематограф как мертворожденный, лидеры «красной волны» в рок-культуре некогда сливались со своими фанами в бурном экстазе протеста против господствующей иерархии ценностей советского истэблишмента. Официальное признание означало измену: ведь некоммерческий русский рок весь пронизан пафосом протеста, и если общество приемлет этот протест, значит, что-то нечисто. Не знаю, пройдет ли «параллельное кино» испытание признанием (а особенно равнодушным признанием, вероятность которого усиливается всевозрастающим потоком самых разных видеоизображений на домашних экранах), но для «звезд» нашего рока оно оказалось вполне показательным. Пожалуй, только Виктор Цой, не изменив себе, обнаружил способность обрести новое качество (о Курехине не говорю, потому что рок имеет к нему такое же отношение, как часть к целому). Кино не «параллельное», а вполне официальное — помогло Цою в этом качестве утвердиться. В свою очередь, идеалистическая прививка мироощущения рока «новой волны» к здоровому дичку советского кинематографа не могла не сказаться на его эстетике. «Игла» Рашида Нугманова в этом смысле интересна с обеих точек зрения.

Ученик Сергея Соловьева, Нугманов защитился во ВГИКе картиной «Йя-хха!» о своих друзьях ленинградских рок-музыкантов. Картина эта на многих тогда произвела впечатление: подкупал взгляд режиссера на мир ленинградской рок-молодежи, в котором, кроме радости открытия новой экзотической фактуры, таилась перспектива новой — во всяком случае, для советского идеологизированного кинематографа — эстетики. Фильм апеллировал к ассоциациям, которые могли возникнуть у круга посвященных, заглядывал в будущее, застенчиво предвосхищая расслоение пока еще монолитной среды, и строил свою драматургию на переливах настроения, демонстративно пренебрегая традиционным сюжетом. Короче, это был взгляд изнутри, лишенный высокомерия «отцов», чья позиция могла быть прогрессивной (желание разобраться, понять) или реакционной (осудить, заклеймить), но одинаково чуждой — может быть, потому, что в ней никто не нуждался. Я говорю сейчас не о реальности, а о мире, в который погружал нас фильм «Йя-хха!» с его вольной стихией жизнерадостного молодежного эпатажа, с его чердаками и подвалами — временным прибежищем «звезд» и постоянным местом прописки их очарованных почитателей.

Не исключаю, что именно «Йя-хха!» вдохновила Сергея Соловьева совершить экскурсию по ленинградским чердакам и подвалам, где он обнаружил многих персонажей будущей «Ассы», однако способ их существования в «Ассе», «Йя-хха!» и «Игле» принципиально разный. Тем не менее общее есть, и общее это — Цой, удивительным образом сохранивший и упрочивший свой романтический имидж в глазах кинозрителей, которым довелось увидеть все три картины.

Романтический герой всегда бунтарь, только на первый взгляд стремящийся к совершенству. Ведь совершенство — это спокойствие и равновесие, вызывающие чувство довольства. Ровному течению реки жизни романтический герой предпочитает крайности, а потому в нем всегда присутствует нечто фатальное, обреченное, ибо крайности враждебны жизни, заинтересованной только в самосохранении. Здесь возникает тонкая разделительная черта между традиционной романтикой и неоромантикой в духе «новой волны». Ирония неоромантики распространяется далее, чем на дистанцию презрения к обывательскому размеренному существованию, — она подвергает холодному издевательству и саму идею поэтической обреченности романтического героя, снижая пафос его поступков до тривиальности. Важно при этом, что надругательство над пафосом происходит не от глупости или бездарности автора, а является в данном случае художественной задачей. Как бы то ни было, в «Йя-хха!» Рашид Нугманов еще достаточно далек от такого рода концепций, вполне жизнерадостных, потому что ироническое отношение к обреченности героя служит как бы гарантией его целости и невредимости.

Тут Цой — традиционный романтик. Он снят в котельной, где с чувством подбрасывает уголь в топку; жарко горит огонь — слишком жарко, и слишком суров герой, чтобы предположить в нем заурядного истопника. Нет, в недрах Дома культуры уже бушует огонь, еще немного, еще одна лопата угля… «Дальше действовать будем мы», — поет герой, наводя ужас на редакцию «Искусства кино», всерьез решившую, что если на арену выйдут Цой и K°, то кому-то придется «отойти в сторонку».

Романтический имидж Цоя понадобился и автору «Ассы», только атрибутами, знаками стихии, которая вот-вот вырвется наружу в верхние этажи культуры, из машинного отделения в теплые и уютные каюты, стали не языки пламени, а тысячи огоньков зажженных спичек и зажигалок на концерте Цоя: «перемен, мы ждем перемен». Символика кадра перерастает его рамки — «верх» и «низ» могут поменяться местами (если «перемен» не будет «сверху»), противоположность таит в себе взаимообратимость.

Эта или примерно эта схема и имеется в виду (и уже мифологизируется в кино), когда говорят о соотношении культуры и контркультуры, под которой у нас в первую очередь понимают рок и все с ним связанное. Однако эта схема далеко не единственная. В фильме «Игла» Цой уже далеко не могильщик господствующей культуры с ее лживой иерархией ценностей. И его в отличие, скажем, от Юрия Шевчука не тревожит «предчувствие гражданской войны». В мире, лишенном, как правило, не только четвертого, но и третьего измерения, война для героя может быть только одна — с пейзажем, в котором можно, стоит только зазеваться, и раствориться, особенно если воевать с пафосом.

В «Игле» Цой впервые в кино предстал как неоромантик, хотя в группе «Кино» он им являлся уже неоднократно.

Лирический и в то же время немного сердитый молодой человек, герой Цоя гораздо естественнее смотрится в фильме на фоне доисторических глинобитных хижин, потрескавшегося дна высохшего моря, на фоне рассвета, на фоне заката, чем в пространстве урбанистического пейзажа. Однако восточная грация его такова, что без особых интеллектуальных усилий он преодолевает эту неестественность интуитивным знанием того, что город — это те же джунгли, в которых свои законы. Их нельзя нарушать, но нельзя и принимать всерьез, иначе самому можно стать винтиком гигантского и бессмысленного механизма, слиться с пейзажем. В фильме Цой выглядит максимально отдельно от него. Осмысленный взгляд и адекватные реакции выгодно отличают его от бессмысленно-безумного способа существования других персонажей, а его современные черные джинсы и черная куртка кажутся в цветной палитре фильма неоромантическим аккордом, как черный плащ его исторических предшественников.

Парадокс (в духе неоромантизма) заключается в том, что дистанция между героем и миром образуется не благодаря презрительной иронии героя по отношению к убогой действительности, а потому что он относится к ней без всякого презрения, вполне трепетно и даже душевно, в то время как окружающий героя мир презирает сам себя. Это новое качество романтической иронии, лишающей возможности смотреть на мир свысока, приводит к эффекту отстранения героя. Странным он кажется уже не потому, что оценивает земное с высоты небесного, с высоты зачастую мнимой, основанной на мифе о собственной исключительности, а потому, что имея смутное представление о небесном, но чувствуя в крови неистребимое желание идти туда, где небо сходится с землей, чтобы заглянуть за линию горизонта, герой Цоя обеими ногами прочно стоит на грешной земле. Все же остальные персонажи так или иначе утратили чувство реальности.

В этом фильме грезят все, но и сама действительность похожа на сон. Пытаясь отвадить героиню фильма, с которой героя связывает необязательное для обоих, но трогательное любовное чувство (любовь, как традиционный романтический путь от земного к небесному, тоже подвергается в фильме неоромантической переоценке), пытаясь отвадить свою подругу от наркотиков, герой Цоя отвозит ее на берег высохшего моря, где реальность предстает как некая сверхгаллюцинация. Наркотические грезы ли перенесли в пески остов рыболовецкого судна или это рукотворное надгробие когда-то существовавшему морю — какая, в сущности, разница, если то и другое мираж?

Традиционно романтический герой иррационален, но что прикажете ему делать, если иррациональна действительность? Помните в «Ассе» уголовника, вообразившего себя космонавтом? В «Игле» тот же уголовник забирается на импровизированную трибуну и, воображая себя вождем, произносит бессмысленную и зажигательную речь, а потом падает в странный резервуар, заполненный прелой листвой. А Петр Мамонов? Даже если не знать его музыкального творчества, нельзя всерьез отнестись к его мафиозному персонажу, опереточная пластика которого сводит на нет какой бы то ни было пафос борьбы с ним как с социальным злом (наркотики!). Короче, стремясь создать у нас не столько иллюзию достоверности происходящего на экране, сколько поселить в нас убежденность в иллюзорности созданного на экране мира, Рашид Нугманов находит, на мой взгляд, адекватную идеям неоромантизма киностилистику, и его фильм нельзя прочитать как притчу о романтическом принце, который пришел освободить свою принцессу из сонного царства. Ибо за пределами наркотического сна ее ждет наркотическое бодрствование, и выхода, по существу, нет.

В подтверждение этой идеи — и тут можно упрекнуть режиссера в плакатности и даже вторичности — камера время от времени делает панорамы по многочисленным экранам мониторов разных размеров, которые дополняют интерьер жилища героини. Экран телевизора неоднократно использовался в кинематографе для трагического или трагического контрапункта жизни простого маленького человека и большого непростого государства. (Вспомним совсем недавний пример: в «Ассе» Африка, избитый в милиции за серьгу, парит ноги в тазу в окружении мамаши и бабки, а по ТВ показывают вручение Брежневу золотого оружия). Для Нугманова экраны ТВ — это бодрствование, которое мало чем отличается от наркотического сна. Герой Цоя существует в фильме отдельно от всех остальных персонажей именно потому, что ему ведомо не только третье (наркотическое, то есть выход в иную реальность, которая завораживает), но и четвертое измерение, а в этом масштабе презрение к реальности неуместно.

Но наиболее убедительной неоромантической рефлексией по поводу романтической идеи об обреченности героя-бунтаря явился финал картины, в котором Цой попадает в воронку изображений. Немного раньше возникает своеобразная «рифма» к тем кадрам, которые были в прологе. Помните? Герой фильма возникает из урбанистического пейзажа, идет на статичную камеру, останавливается перед ней, закуривает сигарету. Кто он, откуда — мы не знаем. А в финале он, стоя на коленях в снегу, на который капает кровь из только что нанесенной ему ножевой раны, прикуривает сигарету и, с трудом поднявшись на ноги, уходит от нас в никуда — по еловой аллее в серебристо-мертвенном свете фонарей. На этом режиссер мог бы поставить точку, рассчитывая, что в памяти у нас останется поэтический образ молодого человека, пострадавшего за правое дело, его взгляд, обращенный к убийце, — недоумение и понимание в этом взгляде, сквозь ресницы, на которые, не тая, падают снежинки. Смерть как плата, искупительная жертва ради торжества небесного над земным — здесь обычно заканчивается романтическая ирония. Неоромантическая простирается дальше.

За кадром появятся первые аккорды знаменитого шлягера Цоя «Группа крови», а в кадре — титр: «Советскому телевидению посвящается». Из экранной жизни героя Нугманов монтирует краткий и эффективный клип, который, снижая романтический пафос песни, обнаруживает и усиливает ее энергию, утверждая «жизнь после смерти». Чувство сострадания к «романтическому принцу» сменяется улыбкой, смысл которой можно истолковать примерно так: вы думали, что мы принесли в жертву нашего Цоя ради истины и добра? Как бы не так. Пусть Сергей Соловьев приносит в жертву Африку ради своих нелепых построений, в которых рок-культуре отводится место духовной антитезы господствующей культуре с ее лживой иерархией ценностей, позволяющей Брежневу царить в эфире, а Говорухину — в реальности. Пусть Африка, убиенный царевич, будет немым укором «отцам». Пусть рок-культура, то есть молодежь, подхватит в этом фильме цоевский клич: «Перемен, мы ждем перемен!». Между этой песней Цоя в «Ассе» и «Пожелай мне удачи в бою» в «Игле» — целая историческая парабола, хотя фильмы эти появились почти одновременно.

У Нугманова Цой никак не антитеза господствующей культуре. Конфронтации нет вообще, как нет в фильме деления на мир андеграунда и на мир сильных мира сего. Герой Цоя противостоит обыденному сознанию, в каком бы мире оно ни процветало, причем противостояние это отнюдь не на равных. Ибо герой просто обречен на торжество: оставаясь самим собой и не утрачивая чувства реальности для толпы, мечтающей об иллюзорном мире, он сам становится чем-то вроде наркотика. Нет ли здесь улыбки Мефистофеля? Может быть, но неоромантизм не отказывается от этой улыбки. Да и в судьбе нашей рок-культуры для такой улыбки найдется повод.

Кто бы мог подумать еще недавно, что пафос протеста, которым пронизан русский рок периода «красной волны», окажется приемлемым, скажем, для ТВ? А ведь так и бывает в цивилизованном обществе. Господствующая культура всегда может себе позволить роскошь включить протест против себя в свою структуру как составную часть. Постепенно возвращаясь к основам цивилизованного бытия, мы все чаще сталкиваемся с этим явлением. Кто, не опустившись до пошлости коммерческой эстрады, вписался в структуру и не утратил интереса к себе, не изменив себе, кто? Трудно найти — легче отыскать иглу в стогу сена.

Думаю, что первый полнометражный фильм Рашида Нугманова можно считать вполне этапным как для нашего кино, так и для нашей рок-культуры. Не впадая в компромисс с существующими эстетическими и идеологическими стереотипами как официоза, так и андеграунда, «Игла» содержит в себе перспективную формулу творчества и поиски стиля, для оценки которого категорий «левый» или «правый» уже окажется маловато.

«Советский экран», № 9, 1989 г.
Артур Гаспарян Он не ищет славы

Завтра в универсальном Дворце спорта «Крылья Советов» начинаются совместные концерты ленинградской группы «Кино» и столичного «Альянса», организованные Московским рок-клубом. Интерес к ним оказался настолько велик, что билеты исчезли из театральных касс еще две недели назад.

Сейчас «Кино» осталось чуть ли не единственной советской рок-группой, на сольные концерты которой еще собираются полные залы практически в любом городе. Состав прежний: Виктор Цой (вокал, гитара), Георгий Гурьянов (барабаны), Игорь Тихомиров (бас-гитара), Юрий Каспарян (гитара). «Альянс» — любимец московской публики прошлого года. Однако группа готовится к новому прыжку, и возможно, в ближайшее время вернет себе прежние позиции в нашем хит-параде.

Полтора года назад мой коллега Женя Додолев откровенно признался в «Звуковой дорожке» («МК» от 25 марта 1988 г.), что почему-то он всегда вспоминает Аманду Лир, слушая Виктора Цоя. Аманда Лир, судя по ее продолжительному молчанию, осталась, видимо, довольна комплиментом и не стала опровергать авторитетное суждение. Не так давно Витя и «Кино» побывали на родине Аманды в Италии, в городе Риме. Они пробыли там всего трое суток, и, конечно, никак не могли встретиться с обворожительной итальянкой. Не потому, что было времени в обрез, а потому, что много-много лет назад начавшая свою певческую деятельность Аманда Лир умчалась из Италии на Британские острова вслед за Дэвидом Боуи, который предрек ей звездное будущее. Как был прав старик Боуи! Да и ладно.

Пусть теперь Аманда кусает свои локти, завидуя всей московской рок-публике. А завидовать есть чему! Долгожданный праздник — концерты «Кино» в Москве — начнется уже завтра.

Целый год скучали верные бойцы московского рок-фронта, лишенные общения с одним из своих любимцев и его славной командой. Скучали и не могли взять в толк, почему «Кино» объезжает Москву стороной. Но Цой не виноват. Год назад, тоже в октябре, на памятных концертах в Лужниках обожатели Витиного творчества, впав в экстаз, поломали несколько рядов алюминиево-брезентовых стульчиков, неизвестно зачем выставленных в партере. Очень рассердились тогда на Витю и решили, что это он во всем виноват: вместо того чтобы петь легкомысленные песенки, лучше бы занялся утихомириванием зрителей.

С тех пор, правда, решилась проблема, над которой «ЗД» безуспешно билась очень долгое время — партеры на всех роковых концертах стали наконец освобождать от архаичных сидячих рядов. Клин, как говорится, выбили клином. Но «киношники» оказались крайними, и все это время были лишены визы на въезд в пределы Москвы и области.

Но мир не без добрых людей. Героическими усилиями директора концертных программ Юрия Айзеншписа удалось пробить и эту мощную стену. В результате 19 октября сего года, выйдя из вагона «Красной стрелы», Виктор Цой благополучно ступил на московскую землю.

О радостной встрече в редакции «МК», куда Витя приехал прямо с вокзала, в тот же вечер сообщила «Экспресс-камера» устами Наташи Тюриной, а наутро — мы.

С дороги Витя был очень уставший и совершенно неразговорчивый. Мы попили кофе (что видели все, кто смотрел «Экспресс-камеру»), а потом Цой сказал, что вообще не любит давать никаких интервью, потому что вопросы все одни и те же, часто глупые, а напечатанные ответы совсем не совпадают со сказанным на самом деле.

Мы Вите искренно посочувствовали и спросили, с чего бы он начал свою деятельность, если бы его выбрали народным депутатом.

— Я бы, наверное, взял самоотвод, — ответил Цой. — Не мое это дело политика, не умею я этим заниматься и ничего хорошего из этого не получится. Я уже занимаюсь своим делом, — резюмировал он.

Что касается «своего дела», то здесь творится следующее. Летом выпущен новый магнитофонный альбом «Звезда по имени Солнце», во Франции вышла уже настоящая пластинка с песнями разных лет, а в Нью-Йорке опубликована предпоследняя работа «Кино» — альбом «Группа крови»(пластинка отменного качества), магнитофонная запись которого заняла в итоговом хит-параде «ЗД» за 1988 г. второе место (см. «МК» от 6 января сего года).

— А почему в Нью-Йорке-то? — не удержался я от глупого вопроса.

— Потому что я в плохих отношениях с фирмой «Мелодия», — сказал Витя, — и никогда ни на какие отношения с ней не пойду. Ни сейчас, ни в будущем…

Далее Цой пояснил, что находится в большой обиде на «Мелодию» за то, что у него даже никто не спросил разрешения на выпуск альбома «Ночь» как пластинки. Это неэтично и бескультурно, считает Цой. Вот американцы, перед тем как выпустить «Группу крови», обратились с официальным предложением.

Не считая омрачившую Витино житие неприятность с «Мелодией», все остальное в биографии «Кино» вроде нормально.

Успешно прошел кинодебют в фильме «Игла». Говорю это не ради протокола. Из всех кинематографических начинаний наших рок- и поп-именитостей «Игла» с Цоем представляется произведением, наиболее приближенным к понятию «искусство кино». У Цоя самые серьезные намерения на дальнейшую работу в кинематографе, которая ему очень понравилась.

Утверждение о несомненной популярности группы «Кино» и Виктора Цоя давно уже перестало быть откровением. Как сказал один близкий к «киношным» кругам человек, популярность песен Цоя идет от народа, они не нуждаются в искусственном насаждении и назойливой рекламе.

Похоже, Витя не очень обременен поисками славы. Хотя, безусловно, ему, как любому нормальному человеку, весьма приятно, что его произведения находят отклик у многих людей. Однако он заверил в беседе, что никогда не споет песню, которая ему не нравится. Даже если все будут предрекать ей стопроцентный успех в хит-парадах.

Цой вышел из андеграунда, но он не радикал в своем творчестве. Он предпочитает призывам и революционным лозунгам философские рассуждения, что очень соответствует его флегматичному характеру. С другой стороны, его философия — вполне конкретная политика, далекая от абстрактного миросозерцания.

Все это в сочетании с красивой музыкой, которую кое-кто из идеологических противников обзывает «коммерческой», очень нравится московским (и не только московским) рок-фанам. Поэтому они в считанные дни вымели все билеты на концерты «Кино» из касс Дворца спорта «Крылья Советов».

«Московский Комсомолец», 26 октября 1989 г.
Михаил Садчиков, Звезда по имени «КИНО»
НА РОДИНЕ ГЕРОЕВ…

Группа, казалось бы, на виду, но попробуй — «подступись» к ней. Недаром же из интервью в интервью, из одной газетной статьи в другую кочуют одни и те же факты из трудной истории группы («Не признавали, зажимали»). По собственному опыту знаю: взять интервью у Виктора Цоя — задача непосильная. Так было и раньше, когда Цой только-только начинал, и теперь, когда он в «горячей» десятке. Нет, он может не отказать корреспонденту, но, проговорив с ним битый час, обнаруживаешь в блокноте или на кассете диктофона весьма односложные ответы, за которыми явно читается нежелание (или неумение?) открываться или откровенничать в жанре интервью. Иной раз, не скрываясь, может сказать: «Это прессы не касается», ответив таким образом на сложно-психологический вопрос: «Бывали ли такие случаи, когда вы отступились от своего, смалодушничали?» Н-да, по части пространных бесед Цой уступает галантному и углубленному Гребенщикову (вот уж кто — чемпион мира в интервью!), резковатому и афористичному Шевчуку, парадоксальному и загадочному Курехину. Но в «жанре всенародной любви» в 1988-м и 1989-м Цою и «Кино» не было равных… Ну а уж раздобыть о «Кино» нетривиальные сведения — это моя забота, и, надеюсь, я с ней справлюсь…

Год Змеи был отмечен для «Кино» неслыханным количеством концертов. 56 раз выходили они на сцену. Это не просто рекордный год — за все предыдущие восемь лет существования вместе взятые «Кино» не сыграло столько концертов! А тут им рукоплескали залы Волгограда, Свердловска, Витебска, Минска, Харькова, Алма-Аты, Краснодара, Сочи, Красноярска, Москвы и Ленинграда.

— Неужели вы всегда выступали во дворцах спорта? — спрашиваю я директора группы Юрия Белишкина.

— Почему?! В Минске дали четыре концерта на футбольном стадионе, где было на каждом по 18 тысяч зрителей, был превосходный звук, отличный прием. Нас услышали 70 тысяч зрителей!

И это происходит на фоне тотального падения интереса к рок-группам и рок-концертам в Советском Союзе! Теперь тот, кто собирает зал в 600–800 мест, ходит в героях. Ведь нынче произошла фантастическая поляризация интересов публики: еще два-три года назад группы жили одним миром, ждали как манны небесной ежегодных ленинградских рок-фестивалей, музыканты работали «сутки через трое» сторожами в котельных, а что теперь… Выступает в ноябре в СКК перед группой «Кино» «разогревающая» команда «Петля Нестерова» (перспективный коллектив, молодые ребята, искренние, внешне привлекательные, неглупые) и их обсвистывают, оплевывают, закидывают бенгальскими огнями «кинофаны»… Подай им Цоя и все тут!

Хотя фанаты Цоя еще кротки на фоне алисовских «головорезов», сокрушивших вагоны метро на сумму 20 тысяч после ноябрьского тура Кинчева в том же СКК. У «Кино» за год — минимум эксцессов и ЧП за кулисами. Конечно, любители автографов «достают», но в массе своей публика отдается эмоциям и истерии именно в момент концерта. Зрители устраивают многотысячное хоровое пение таких всенародных хитов, как «Группа крови», «Земля и Небо», «Последний герой» и еще десятка песен, слова которых все знают наизусть. Раздаются визги дам и юных девчонок, заставляющие вспомнить ни больше ни меньше как «битломанию» или концерты ранних «Роллингов». Но потом в гостинице — тишина и покой (на фоне того, что творится в стане эстрадных звезд). «Кинофаны» спешат по домам — умиротворенные, расслабленные. Браво, Цой! Вот кто истинный воспитатель подрастающего поколения!

И все-таки Цою пришлось в этом году потратиться на такси — стопроцентная узнаваемость делает нереальным его появление в метро или в магазине. Его коллега Игорь Тихомиров обзавелся автомобилем, а Цой со своим закадычным другом (верным Санчо Пансо!) Юрием Каспаряном передвигаются по жизни «на перекладных».

Их четверо. Ребята живут в этом своем «четырехугольнике» миром довольно-таки замкнутым, не подпуская ни друзей, не близких (Цой как-то признался, что у него даже друзей детства и школьных не сохранилось). В это трудно поверить, но у самой популярной группы одной шестой части земной суши нет своего технического персонала, нет гримерш, костюмеров, светооператоров, нет даже звукорежиссера. Группа не обзавелась ящиками аппаратуры, пультом — у ребят свои личные только инструменты! А зачем?! При их нынешней «раскрученности» нет отбоя от предложений поставить и звук, и свет, решить любые проблемы! Лишь бы только согласились выступить, только приехали! Они дали 56 концертов, а могли и 560, если б захотели — предложения, телеграммы, телексы идут на адрес театра-студии «Бенефис», где лежат их трудовые книжки, и день и ночь.

Впрочем, одного человека они все-таки «подпустили» к себе, вызвав удивление всех, кто хоть что-то понимает в отечественном шоу-бизнесе. Я имею в виду 42-летнего Юрия Белишкина, ставшего с сентября 1988-го администратором и директором группы «Кино». Лет десять-пятнадцать назад Юрий продюсировал челябинский «Ариэль», затем вернулся в Ленинград, работал со многими артистами, но так и не нашел себя и в последнее время отошел от концертного мира, занявшись продажей театральных билетов в самой обычной будке возле Балтийского вокзала, потом стал администратором театра-студии «Бенефис». Казалось, по натуре слишком уж он «возвышенный», слишком серьезный для того беспокойно-тусовочного занятия как рок-менеджерство. Но не эти ли качества привлекли Цоя в Белишкине? Неожиданно для всех и для самого Юрия лидер «Кино» предложил ему стать директором супергруппы, хотя до того момента они вместе не работали даже на разовых концертах… А альянс оказался плодотворным!

Есть еще два человека, которых я обязан упомянуть как самых близких друзей группы — это американская певица, продюсер Джоанна Стингрей и исполнитель главной роли в фильме «Асса», художник с мировым именем, ведущий актер «Поп-механики» Сергей Бугаев (Африка). Джоанн — законная и любимая жена Каспаряна (кстати, в январе Виктор и Юрий решили нанести ей визит вежливости, достав авиабилеты в Штаты), много делающая для западного промоушна советского рока (пластинка «Ред вейв» с участием «Кино», «Алисы», «Аквариума», «Странных игр», выпущенная в США, — ее рук дело). Африка же — еще в недалеком прошлом был вторым барабанщиком «Кино», а нынче сделал блестящую сольную карьеру. Оба, если случается свободное время, ходят на все концерты «Кино», а Африка в СКК даже выступил в роли ведущего-информатора, произнеся перед началом концерта несколько теплых слов о своих закадычных друзьях (штатного ведущего, как вы понимаете, группа «Кино» тоже не держит). Умение дружить — ценное качество, но а умение не дружить с лишними, случайными людьми — тоже не меньший дар.
ДАЛЕКИЙ БЛИЗКИЙ ЗАПАД

Четыре концерта из вышеупомянутых 56-ти группа отыграла на Западе. В январе — в Дании, где «Кино» приняло участие в концерте в фонд пострадавших в Армении (Цой — человек не сентиментальный и политически неподкупный, но в одном из интервью так ответил на вопрос — какое событие в жизни общества вас особенно взволновало? — «Землетрясение в Армении: оно подвело нас к черте, стоя на которой рождается мысль о невозможности жить по-прежнему. Это был предел, призывающий исправлять то, что наворочено за всю историю. А иначе… Я не знаю, что может случиться…»). В апреле ребята сыграли два концерта в Париже в рамках фестиваля советского рока вместе с «Аукционом», «Звуками Му», в сентябре выступили в Италии в аналогичной рок-тусовке вместе со множеством других наших команд.

Четыре концерта, в то время как куда менее известные рок-команды России бороздят просторы Вселенной, — прямо скажем, не густо. Да и вышеназванные выступления прошли в обстановке, ничем не напоминающей прием всенародных героев на российской земле. Пожалуй, только копенгагенским концертом сами ребята остались довольны: была проведена грамотная рекламная работа. Статьи в прессе, интервью на радио, съемки на датском ТВ (представляете, прилетают «киношники» в Данию, едут на фирменном такси, а в радиоприемнике слышат свой хит «Спокойная ночь»). Во Франции тут же была сделана пластинка «Кино» (музыканты специально записали в Союзе сборник своих хитов и привезли фонограмму в Париж), которая вышла тиражом не то тысячу, не то две экземпляров, но разошлась хорошо.

А в остальном… Что говорить, группа на западном рынке уступала «Звукам Му», «Аукциону» в зрелищности, в приеме, и хотя такой отрезвляющий душ после пылких объятий советских фанов сам по себе тоже полезен, но все-таки продолжать эти западные вылазки Цой не слишком спешит. Да, есть на то причины объективные: в песнях «Кино» — главное тексты, музыка — куда ближе к русскому романсу, чем к западному рок-стандарту, а шоу у группы принципиально отсутствует, но все-таки, можно было найти какие-то хитроумные варианты. Ну, например, подготовить программу на английском языке, благо Цой, не говоря уж о Каспаряне, этим международным языком владеет отлично (в Дании Виктор давал интервью исключительно на «инглиш»). Или устроить обменный тур с какой-то западной группой: взять ее к себе в первое отделение и прокатить с триумфом по России, а затем попросить ответных «радостей» где-то «за бугром»…

Но Цой на такие варианты не идет. Он вообще-то всегда начеку («Следи за собой, будь осторожен!»), а в отношении заграницы — особенно. Да, другие выезжают чаще, но будем откровенны и расскажем наконец читателю правду — как они там живут-поживают. Практически без гонораров, на нищенские суточные, непонятно в каких гостиницах, экономя каждый цент или пфеннинг, чтобы наскрести на видеокассету, двухкассетник, видеоплейер, а дома, выгодно продав все это, «оправдать поездку». Такова реальность: не нравится — сиди дома! Цой — один из немногих, у кого хватает сил не ехать при каждом удобном и неудобном случае, а если уж ехать, то тратить гонорары на фирменные сигареты, бары, концерты, а не голодать из жадности…

Помню, спросил его полтора года назад:

— Почему вы избегаете заграницы?

И услышал:

— Не хочется терять свое достоинство. Чем ехать на таких кабальных условиях в роли бедного советского артиста, лучше не ехать вообще… А путешествовать можно и туристом, благо друзей у нас по всему свету хватает.

Он и теперь гнет ту же линию…
ЕСЛИ МАГОМЕТ НЕ ИДЕТ К ГОРЕ…

В 1988-ом фирма «Мелодия» сподобилась выпустить диск-гигант «Кино» — альбом «Ночь». Фаны и работники торговли ликовали, диск расхватали в момент, но Цой был просто взбешен.

— Меня даже не поставили в известность… Меня никто не спросил: хочу ли я этого?

— А если бы спросили?

— Конечно, я бы ответил: нет. Альбом «Ночь» мы записывали давно и предназначался он вовсе не для «Мелодии», не для граммофонных проигрывателей.

Выяснилось, что фонограмму предложил фирме звукорежиссер Андрей Тропилло, который имел тоже свои права на этот альбом, но тем не менее этическая сторона дела не была здесь идеальна.

Между тем в то самое время, когда заводы «Мелодии» штамповали тысячи пластинок «Ночи», магнитофонный самиздат великой страны занимался распространением альбома «Группа крови», явившего группу Виктора Цоя в новом качестве и, собственно, принесшего «Кино» их сегодняшнюю известность. Но «Мелодии» дела нет до того, что «Группа крови» признана одним из лучших рок-альбомов 80-х — она эту программу проигнорировала. В 1989-м на рынок звукозаписи был выброшен новый цикл — «Звезда по имени Солнце», который повторил триумф «Группы крови», но не вызвал никаких эмоций у суперфирмы. Цою и Белишкину никто с «Мелодии» не звонит, не предлагает сотрудничать в области звукозаписи, не предлагает студии, а сами «киношники» — люди гордые, и не без оснований…

В итоге фирма недополучает миллионы рублей, а «Кино» в течение двух недель записывает альбом «Звезда по имени Солнце» в студии. В. Леонтьева за свои кровные рубли, а затем отдает оригинал в кооператив «Гармония», не получая за всесоюзное тиражирование ни копейки… О времена, о нравы!

С телевидением вроде отношения получше — в октябре ребята посетили программу «Взгляд», сняли там три номера, снялись и для Ленинградского ТВ, но все это — студийные, весьма «топорные» съемки, а группа такого ранга могла бы рассчитывать на высококлассные видеоклипы. Пока — та же история. Режиссера, который предложил бы интересную работу на ТВ, не находится, а предлагать себя ребята не приучены…

Хорошо хоть в кино «Кино» везет. После «АССЫ», где Цой показан как супергерой перед многотысячной толпой людей с фонариками, такое стало являться наяву. А после «Иглы» режиссер этой картины Рашид Нугманов предложил всей группе, а не только одному Виктору, сняться в его новой картине, и, если все пройдет как задумано, то первые четыре-пять месяцев нового года ребята как раз и проведут на съемочной площадке.
РОК ИЛИ ПОП?

Как же объяснить феномен «Кино»? Многие музыкальные эксперты склонны предположить следующее: группа отошла от жестких схем поп- и рок-музыки и предложила свой синтезированный вариант. Действительно, ритм «электро-попа», появившийся в альбоме «Группа крови» и вызвавший такой резонанс у публики, необычен для рок-групп, а уж тем более для команд питерского рок-клуба, откуда вышли «киношники».

Откуда же эти «враждебные» диско-мотивы? Знающие люди говорят, что сей бес вселился в группу «Кино» с творческим становлением Георгия Гурьянова (кстати, на той самой роковой пластинке «Ночь» почему-то написано: «Густав Гурьянов» и Георгий очень обижается этой опечатке, ведь Густав — это его всего лишь прозвище), который, как это ни прискорбно сознавать, любит диско-музыку. Единственный из всей группы, он возит на гастроли магнитофон и имеет набор диско-кассет. Как он, человек интеллигентный, образованный, с художественным вкусом (сам художник, участвует в выставках), слушает всю эту чепуху? Этого никто не знает. Однако диско-ритмика все явственнее чувствуется в песнях «Кино»…

Другая версия гласит, что Цой нарочито упрощает свои тексты, низведя их до набора слов-символов, складывающихся в нарочито интимные монологи, а это также — тяжкое наследие эстрады. Что ж, как версия принимается, но, пожалуй, не более… Потому что простота Цоя куда ближе к народной былинности либо к бардовской балладности, чем к тому, что принято называть сов. эстр. песней. Не случайно же в альбоме «Звезда по имени Солнце» вдруг обрели реальность чисто русские мотивы и в мелодике, и в текстах — фольклор древний и самый современный логично сомкнулись.

Итог известен: «Кино» сегодня — самая «народная» группа страны, а Цой мог бы запросто выдвинуть свою кандидатуру в народные артисты, а то ведь он даже не лауреат никакого там всесоюзного или международного конкурсов. В прошлом сезоне конкурировать с «Кино» по части успеха у советской аудитории из групп мог только «Наутилус Помпилиус», но после того, как главный соперник добровольно ушел со сцены, равных Цою и K° что-то не видно. «Алиса» при всей ее скандальности и «ДДТ» при всей напористости — все-таки более узкие, более специальные группы, не рассчитанные на всеобщее воздыхание.

Словом, светлое будущее «Кино» гарантировано. Цой может ничего не писать два-три года, а то и больше, и жить превосходно… Так что на его же вопрос: «Покажи мне людей, уверенных в завтрашнем дне!», я мог бы легко ответить, «показав» на Цоя, Каспаряна, Гурьянова и Тихомирова.

Но зная Цоя и его друзей, трудно представить, что они «тащутся» от сегодняшней славы… Невозможно вообразить — куда завтра ринутся? Амплуа суперзвезд — очень приятное всякому индивидууму, тем не менее — не их вожделенная роль. Значит, можно ждать перемен?..

«Антракт», № 1, 1990 г.
Артем Троицкий Отвергая соблазны…

Лет десять назад в Ленинграде появились панки. Было их немного, десятка три, но энергии и шума хватило, чтобы «колыбель революции» содрогнулась. Одеты они были вызывающе, вели себя непристойно, дрались и скандалили, пели про неаппетитное (панк-рок!): про помойки, дохлых гадов и про то, что «в злобе приятненько жить». Клички имели соответствующие: Пиночет, Свинья, Осел. Самым загадочным персонажем в тусовке был Цой (как стало ясно в последствии, это не кличка) молчаливый, отчужденный, исполненный чувства собственного достоинства, одетый в черное.

Он играл на ритм-гитаре и где-то в канун 1981 года сочинил свою первую песню «Мои друзья всегда идут по жизни маршем…» (могу продолжить: «и остановки только у пивных ларьков»).

С тех пор Цой написал еще порядка сотни песен, стал одним из самых известных и почитаемых людей советского рока, а в остальном изменился мало. Кого-то сломал быт, кого-то испортила слава, третьих соблазнили деньги… Что до Цоя, то он ничем не запятнал своего строгого черного «прикида». Музыка «Кино» с годами крепчала, стилистически оставаясь в том же русле. «Последний герой», «Сюжет для новой песни», «Электричка» и многие другие вещи, написанные 7–8 лет назад, были бы к месту и в последнем альбоме.

Откуда же взялась эта метафизическая непоколебимость Цоя? «Восточное» происхождение? «Панковская» закалка? Мне кажется, дело в другом. Если я правильно понимаю натуру Цоя, то могу сказать, что перед нами редкий тип прирожденного героя. Это человек, идущий по жизни не то чтобы победительно, но с полным ощущением себя персонажем приключенческого романа или кинобоевика. Он одинок, независим, благороден, причем это не поза, а норма жизни! Соответственно все жизненные блага, соблазны, конъюнктуру и т. п. он воспринимает спокойно и с легким презрением, как и подобает настоящему ковбою…

Как-то мы с Цоем говорили о литературных и прочих кумирах, и я упомянул своего любимейшего Дон Кихота. «Нет, это не мой персонаж, сказал Цой, — он не сконцентрирован, он слаб». Его персонаж — Брюс Ли, великий мастер кун-фу, неожиданно вставший в один ряд с легендами мирового кино. Он не был актером, играл в фильмах самого себя, живя там своей жизнью и делая свое дело. Брюс Ли участвовал в сугубо безыскусных боевиках и не блистал артистизмом, но сама магия его присутствия по своей силе не уступала великолепному воздействию Орсона Уэллса и Марлона Брандо.

Цой тоже не актер. Я не припомню эпизода ни в «Ассе», ни в «Игле», который заставил бы меня подумать: «Нет, настоящий Цой в жизни так бы не поступил…» Да, с даром перевоплощения дела у него обстоят неважно. В компании Лебедева, Смоктуновского и Калягина ему делать нечего. Он «зацепил» публику чем-то другим. Может, именно тем, что в нем нет ни капли суеты или наигрыша, а есть надежность, спокойствие и честность. Неудивительно, что в наши склонные к истерике времена многие видят в нем если не спасителя, то, во всяком случае, настоящего героя. Слава Богу, что Цой бесконечно далек от политики.

Вообще говоря, неистребимая театральность наших киноактеров давно и сильно утомила. По сравнению с естественной западной (особенно американской) манерой виртуозность наших лицедеев воспринимается как старательное кривлянье. Может быть, стоит подумать о феномене Цоя с этой точки зрения?

«Советский экран», № 8, 1990 г.
Артур Гаспарян «Кино» готово

Позавчера Виктор Цой завершил кратковременный визит в Токио и вернулся в Москву с тем, чтобы принять участие в торжествах по случаю пятнадцатилетнего юбилея «Звуковой дорожки».

Крупнейшая японская концертная фирма «Амьюз» при деятельном участии американской певицы Джоанны Стингрей пригласила В. Цоя приехать в Токио для знакомства. В начале этого года в Японии был выпущен компакт-диск с оригинальной записью альбома «Группа крови»(1988). Фирма «Амьюз» намеревается организовать ныне концертное турне группы «Кино» в Японии.

Для подписания контракта (церемония назначена на 6 мая) с ответным визитом в Москву прибывает депутация из шести человек, представляющая интересы «Амьюз». Японские гости посетят завтра сольный концерт «Кино», который будет дан в рамках 15-летнего юбилея «ЗД».

Виктор Цой, делясь вчера впечатлениями о японском визите, сказал корреспонденту «МК»:

— О делах все эти три дня мы вообще не говорили. Казалось, что меня пригласили только для развлечений.

Музыкант посетил концерт популярной в Японии группы «Все южные звезды». На него произвела обалденное впечатление постановка этого шоу, которую можно сравнить «разве что с постановками «Пинк Флойд».

— Их мелодичные песни были прекрасны, — сказал Цой и определил музыку «Всех южных звезд» как «современный вариант Фрэнка Синатры в японской интерпретации». Очень интересно.

При этом лидер питерского рока объяснил, что «когда японцы пытаются играть какие-то роки — это, конечно, смешно», поэтому ему было весьма приятно не быть обремененным созерцанием чего-то рокоподобного, а посмотреть действительно добротный и профессиональный эстрадный ансамбль с оригинальным живописным звучанием. «Да, есть чему поучиться», — задумчиво заключил Виктор Цой.

Лидер «Всех южных звезд» Кейсуке Кувата очень сдружился с Цоем и подарил ему великолепную черную гитару. В. Цой был весьма тронут подарком, ибо, как известно, питает особую слабость ко всему черному.

Завтра на юбилее «ЗД» в спорткомплексе «Олимпийский» группа «Кино» даст два сольных концерта. Это первое появление легендарной петербургской рок-группы в Москве за последние полгода. Как минимум 25 тысяч зрителей увидят завтра своих любимцев на одной из крупнейших столичных площадок. Вопреки массированной атаке попсы, жестоко расправляющейся уже который год с настоящей и толковой музыкой, популярность «Кино» не уменьшается, а даже резко пошла вверх в последнее время. Между тем «Кино» отнюдь не поступается своими творческими принципами. Однако грамотная работа их продюсера Юрия Айзеншписа, сущей акулы шоу-бизнеса, привнесла в судьбу «киношников» стабильность и чувство уверенности в завтрашнем дне.

Летом В. Цой намеревается приступить к работе над новым альбомом.

Программа завтрашних концертов составлена преимущественно из произведений, вошедших в два последних бестселлера — «Группа крови» и «Звезда по имени Солнце».

«Московский комсомолец», 5 мая 1990 г.
Н. Солдатенков «Кино» без Цоя?

    «Столкновение автомобиля «Москвич-2141» темно-синего цвета с рейсовым автобусом «Икарус-280» произошло в 12 час. 28 мин. 15 августа 1990 г. на 35-м километре трассы Слока — Талси. Автомобиль двигался по трассе со скоростью не менее 130 км/час, водитель Цой Виктор Робертович не справился с управлением. Смерть В. Р. Цоя наступила мгновенно, водитель автобуса не пострадал…

    … В. Цой был абсолютно трезв накануне гибели. Во всяком случае, он не употреблял алкоголь в течение последних 48 часов до смерти. Анализ клеток мозга свидетельствует о том, что он уснул за рулем, вероятно, от переутомления».

Строки милицейского протокола и судебно-медицинской экспертизы сухо констатировали факты. Для людей, далеких от рок-культуры, они означали очередную жертву так называемого ДТП (дорожно-транспортного происшествия), каких на наших дорогах ежедневно случается немало. Но для тысяч других они несли нечто другое, а именно — Виктора Цоя, лидера ленинградской рок-группы, больше нет в живых.

Ему было 28 лет, почти 10 из них — в рок-н-ролле. Магнитофонные альбомы, пластинки, роли в кино. Стремительный взлет от кочегара, в свободное время выступающего в небольших клубах, до лидера группы, способной собирать целые стадионы поклонников.

Можно по-разному, конечно, относиться к песням Цоя и его вокальным данным. Но никто не будет оспаривать тот факт, что его влияние на молодые умы было огромно. Иначе не возник бы палаточный городок на Богословском кладбище в Ленинграде, где он похоронен, не появилась бы «стена Цоя» на Арбате, не происходило бы то же самое в других городах страны. Чем он «брал» этих ребят? «Нам за честность могут простить практически все, и, скажем, недостаточно профессиональную игру, и даже недостаточно профессиональные стихи. Этому есть масса примеров. Но когда пропадает честность — уже ничего не прощают». Быть может, эти слова, сказанные В. Цоем в интервью «АиФ» (N 39 за 1987 г.), и являются секретом его популярности: он всегда оставался честным в своих песнях.

К сожалению, его примеру следуют далеко не все. Так, сразу после его гибели по стране прокатилась волна явно сомнительных концертов, «посвященных памяти лидера «Кино». На рынок сейчас выбрасываются его плакаты, фотографии и т. д., при этом совершенно не учитываются интересы родных и близких артиста. По словам продюсера группы Ю. Айзеншписа, в этот процесс включилось и ТВ, не так давно показав «Последний концерт В. Цоя». Вот, мол, какие телевизионщики молодцы: успели таки отснять. Однако после выступления на МУЗЭКО-90 в Донецке группа «Кино» дала еще порядка 10 концертов.

«Но самое неприятное в этой истории, — сказал Ю. Айзеншпис, — другое. Когда мы приехали на фестиваль, то увидели, что концерт будет снимать телевидение. Но с нами это никто не согласовывал, и в договоре съемки не предусматривались. Поэтому первым желанием группы было отказаться от выступления, но это означало подвести всех своих поклонников, что для Виктора было неприемлемым. И музыканты согласились сниматься и выступать только при условии, что телевизионщики отдадут бесплатно оригинал записи. Но режиссер редакции музыкальных программ Н. Примак это всячески затягивала. А главный режиссер ГКЗ «Россия» С. Винников вообще предложил: поскольку на съемку были затрачены определенные средства, то пусть «Кино» отдаст за пленку свой гонорар за выступление — это 30 тыс. рублей. Это уже попросту было прямым вымогательством».

Однако есть и хорошие новости. Чтобы сохранить то, что было сделано Виктором (ведь он был не только поэтом и музыкантом, но еще и писал картины, лепил, вырезал по дереву), решено создать Фонд памяти В. Цоя. В задачи фонда входит также и помощь молодым музыкантам.

«Что теперь будет с группой «Кино»? — продолжал Ю. Айзеншпис. — Увы, такой группы уже нет. Оставшиеся музыканты сейчас работают над последним альбомом «Кино», пластинку с 9 новыми песнями любители этого коллектива получат к концу года. Будут также реставрированы старые песни «Кино», после чего пути музыкантов, вероятно, разойдутся».

«АиФ», № 40, 1990 г.
Джоанна Стингрей У меня был друг, его звали Виктор…

Я проснулась сегодня утром и увидела Виктора Цоя, стоявшего передо мной. У меня перехватило дух, и я спросила, что он здесь делает, а он ответил мне, что все это было шуткой и ничего не произошло. Вся в слезах, я села на край кровати, чтобы обнять его, но, открыв глаза, поняла, что это был сон. Виктор не вернется, и, оглядывая свою комнату, заполненную его картинами и фотографиями, я ощутила ужасную пустоту. Для многих Виктор был звездой, любимым артистом, а для меня он был самым близким другом.

Я познакомилась с ним в 1984 году. Он был тогда застенчивым, замкнутым, говорил медленно, низким голосом. Что-то в нем мне сразу понравилось. Может быть то, что в отличие от многих других он не пытался со мной немедленно подружиться только потому, что я американка. Поначалу мы были приятелями, и только со временем он стал одним из моих самых верных друзей. Я помню, как в 1985 году я ему сказала, что рано или поздно он обязательно приедет ко мне в гости в Лос-Анджелес и мы поедем в Диснейленд, а потом на берег океана. Но он мне ответил, что я не «врубаюсь» и что я очень наивная. Тогда Виктор зарабатывал на жизнь, работая кочегаром, с вечеринок уезжал до часа ночи, чтобы успеть в метро, денег на такси у него не было. Но вот пришла гласность, его стали показывать по телевизору, а в газетах стали писать о выдающемся рок-певце Викторе Цое. Однажды он рассказал мне, как к нему в кочегарку приезжал человек и стал орать, что ему, дескать, холодно, почему плохо топят… Виктор повернулся к нему лицом, и этот человек вдруг спросил: «Ты же Виктор Цой, известный певец. Что же ты здесь делаешь?» — «Это моя работа», — ответил Виктор. Тот человек сказал, что это просто невероятно.

Я как-то спросила Виктора, почему он продолжает работать в кочегарке и он мне ответил, что ему это нравится. Вероятно, работая, он уверенно себя чувствовал, это делало его проще и ближе к людям. Именно тогда я поняла, почему его песни значили так много для такого большого количества людей. Это были песни, написанные реальным человеком.

Но в глубине души Виктор был ребенком. Ему всегда нравилось шутить, принимать участие во всяких приключениях, но при этом он умел быть серьезным и заботливым. В 1986 году мне отказали в разрешении приехать в Советский Союз на собственную свадьбу с Юрием Каспаряном. Полгода я ждала визы, и это были шесть самых ужасных месяцев моей жизни. Мне тогда казалось, что все кончено, и именно Виктор поддерживал меня все это время. Он писал мне письма со смешными картинками, в которых повторял: «Джо, не грусти, ты обязательно вернешься. Мы все тебя ждем, мы — твои друзья и не забудем тебя. Пожалуйста, не плачь. Будь счастлива». Его письма и телефонные звонки спасли мне жизнь.

Время шло, и группа «Кино» становилась все популярнее. В 1988 году то, что Виктор считал несбыточным, произошло. Он полетел в Америку. Я ждала этого момента так долго, что решила потратить все сэкономленные деньги, чтобы сделать это его путешествие незабываемым. В аэропорт встречать их с Юрой Каспаряном я отправилась во взятом по этому случаю напрокат белом лимузине с баром и телевизором. Две недели мы провели, как дети, наслаждаясь жизнью. Виктору все очень нравилось. Мы скакали на лошадях, катались на снегобилях, ездили на океан, были в Лас-Вегасе. Ходили по магазинам и наконец поехали в Диснейленд, который понравился Виктору больше всего. И когда мы гуляли по сказочной стране, называемой Диснейленд, он все время повторял: «Я опять чувствую себя ребенком…».

В 1989 году он приехал снова, со своей женой Наташей, и в первый же день они отправились в Диснейленд, а на следующий день мы все вместе с Рашидом поехали на фестиваль американского кино на премьеру его фильма «Игла», в котором Виктор исполнил главную роль. После просмотра Виктор сыграл с Юрием короткий концерт. Зал был заполнен до отказа голливудскими знаменитостями, и, хотя они не понимали ни слова, энергия Виктора, страсть его песен их захватила. К сожалению, это был первый и последний концерт Виктора в Америке, но для всех, кто видел его тогда, он будет незабываем. Все, с кем Виктор встречался в Америке, даже мельком, остались к нему неравнодушными.

В 1989 году мы часто летали в Ленинград по делам, Виктор в то время уже окончательно обосновался в Москве вместе с Наташей, и возвращались мы из Ленинграда с мешками, полными писем. Мы садились в конце самолета и читали их. Виктор старался читать все письма, они очень много для него значили, он понимал, что ему выпала особая миссия в жизни.

Он чувствовал ответственность за свою первую жену Марианну, их сына Сашу, а также за Наташу и ее ребенка, не говоря уже о своей аудитории, к которой была обращена его музыка. Он сказал мне тогда, что ему приятно чувство ответственности, оно заставляет активно жить. Он очень любил Наташу, и за те три года, что они провели вместе, они были неразлучны. Мне кажется, что большую часть жизни Виктор чувствовал себя одиноким, но с Наташей он нашел себя. Тогда, в самолете, он сказал мне, что добился всего, чего хотел в жизни, что он счастлив.

24 июня 1990 года состоялся последний концерт группы «Кино» на стадионе в Лужниках в Москве. Я тоже принимала в нем участие, и после своего выступления я сказала Виктору, что устала и поеду домой, но он попросил меня остаться, сказав, что сегодняшнее выступление «Кино» будет особенным. Вспоминая об этом, я ему очень благодарна, так как их выступление было действительно особенным: 62 тысячи человек приветствовали «Кино» и стоя пели вместе с ним. Был устроен специальный салют и зажжен олимпийский факел. Это был волшебный вечер, который нельзя описать словами. После концерта я попрощалась с Виктором, потому что на следующий день я улетала в Штаты. Мы сжали друг другу руки, чтобы скрепить наш договор поехать всем вместе следующей зимой в Диснейленд во Флориде. Он сказал мне, что собирается провести лето под Ригой, и добавил, что если мне нужно будет его срочно найти, то я могу позвонить Наташиной маме в Москву, и она ему все передаст. А если ничего не нужно, то увидимся в сентябре. Он обнял меня, поцеловал и сказал: «До встречи в сентябре». В тот день, 24 июня 1990 года, я видела Виктора в последний раз.

Эти печальные дни тянутся медленно для меня, и все время пытаюсь найти ответ на вопрос — почему? Почему именно он? И единственное, во что мне остается верить, — это что на то было Божья воля, что такова его судьба.

Он оставил нам свои песни, музыку и нашу память о нем. А что касается лично меня, я знаю одно: никто не займет его место в моем сердце. Это место всегда будет принадлежать Виктору Цою.

Когда я пытаюсь сейчас прийти в себя, именно его слова помогают мне превозмочь себя: «Джо, не грусти, пожалуйста, не плачь, будь счастлива».

У меня был друг, его звали Виктор Цой, и мне его будет не хватать…

«Московский комсомолец», август 1990 г.
Александр Ягольник Место для шага вперед

Мелкой рябью подернуты свинцовые волны киевского озера Тельбин. Негреющее солнце. Противный ветер. Одиноко стоящее ветвистое дерево на песчаном берегу. И только где-то далеко медленно по грязному песку идут трое. Останавливаются в шаге от экрана и смотрят на тебя. Один из них Виктор Цой. Это первый кадр самого первого фильма в жизни рок-группы «Кино» — «Конец каникул», снятого чернобыльским летом 1986 года в полуподполье в Киеве бывшим студентом-пятикурсником режиссерского факультета Института культуры Сергеем Лысенко. Того «Кино», о котором на Украине знали лишь понаслышке; того кино, где в первый день съемок пришло такое количество «пиплз» (людей), что съемочный процесс пришлось отменить из-за многочисленности созерцателей. Той студенческой короткометражки, автора которой строгие преподаватели вуза просто-таки завалили за пропаганду чуждых советской молодежи идей группы «Кино». Той команды, того человека, на чьи похороны в родном Ленинграде всего каких-то четыре года спустя придут, приедут, прилетят — со всех концов Союза! — тысячи парней и девушек с цветами, свечками, его портретами, придут и будут ждать ЕГО тело на Богословском кладбище всю ночь, несмотря на милицию и омоновцев, а в Москве на одной из прилегающих к Арбату улиц возникнет живая, трагическая своим бессилием и любовью стена памяти Виктора Цоя.

Откуда взялся этот молчаливый, отгороженный от мира стеной собственного мировосприятия, мироощущения человек, сумевший до такой степени увлечь целое поколение своей свободой думать и говорить, переживать и сопереживать, видеть и ненавидеть, заразить (в лучшем смысле этого слова) своим подходом к жизни и жизненным ценностям в нашей отдельно взятой стране, — простой смертный человек, возможно, как личность не понятый до конца (или вообще не понятый?) нами, теми, для кого был, наверное, ниспослан свыше: Богом ли, дьяволом ли?

Он не любил рассказывать о себе.

Мне кажется, для него прошлого почти не существовало — только сегодняшнее, может, иногда завтрашнее.

И, конечно же, музыка.

Дело в первую очередь.

Похоже, с этим все его окружавшие потихоньку смирились, рассудив, возможно, — а что, собственно, вспоминать? Вопросы ему чаще всего задавала жизнь. Изредка — журналисты, которых он всеми способами старался избежать («Как правило, они спрашивают о политике и редко задают какие-то неординарные вопросы», — объяснил однажды). Впрочем, временами под настроение он соглашался на «встречи с прессой». Видимо, мне удавалось попасть под его настроение — и довелось с ним поговорить трижды: два раза в Харькове, где группа «Кино» выступала на стадионе и где жил с ним в одной гостинице двумя этажами выше, последний же раз в Киеве, во время его выступления во Дворце спорта. И на некоторые вопросы биографического плана Виктор Цой все-таки ответил.

— Самое запомнившееся событие в детстве? — он, переспросив, задумался. — Такого, чтоб из ряда вон выходящее, — я не могу вспомнить. Детство обыкновенного ленинградского пацана. Не знаю…

— А твои родители были строгие, они тебя часто наказывали, если да, то за что? — пытаюсь как-то разговорить его…

— Достаточно строгие, да. Но за что наказывали — честно говоря, не помню. За что обычно наказывают детей? За детские проступки.

— Хорошо, а у тебя нет к ним претензий, допустим, того не показали, тому не научили?

И тут он, что называется, взрывается:

— А я вообще не считаю, что родители могут чему-то научить. Ребенок — это человек с собственной судьбой, и, мне кажется, мы слишком много значения придаем, так сказать, формированию личности родителями, — последнюю фразу он произносит с издевкой, продолжая, — родители могут дать образование там, что угодно, а личность формируется сама, под влиянием окружающей среды. Но на одних одна и та же среда влияет так, на других — иначе.

— Скажи, а после школы ты уже знал, кем будешь, или ты был одним их тех людей, на которых внимания серьезно не обращают? — Почему-то в тот момент захотелось процитировать строки из его песни:
Тот, кто в пятнадцать лет убежал из дома.
Вряд ли поймет того, кто учился в спецшколе.
Тот, у кого есть хороший жизненный план,
Вряд ли будет думать о чем-то другом.

— Скорее всего, ни первое, ни второе. Понимаешь, я, в общем-то, неплохо учился где-то класса до пятого; потом стал учиться плохо и школу закончил с трудом. Помню, хотел тогда стать художником, поступил даже в художественное училище, которое, кстати, в скором времени бросил. С точки зрения пользы, это была не очень удачная попытка, потому как ничему меня там не научили, даже испортили во многом. А что касается живописи, то до сих пор, если у меня есть свободное время (чего, как правило, не бывает), я все-таки стараюсь ею заниматься, в свое удовольствие.

— А гитара? Когда ты понял, что ЭТО — твое?

— Лет в шестнадцать, наверное.

— Ты учился в музыкальной школе, по самоучителю или…

— Просто во дворе играли, я смотрел и, — улыбнувшись, — постигал свои университеты.

— В таком случае, когда Виктор Цой пришел к выводу, что может и вправе создать свою группу и выйти с ней, как говорится, на люди?

— Никогда, — спокойно, но очень отчетливо. — Никогда не приходил к такому выводу, все так получилось как-то само собой. Я не считаю, что на это надо иметь право. Уже потом все доказывается само собой либо люди приходят и слушают песни, либо нет…

По самой распространенной версии-легенде (а их вокруг группы существовало, да и, наверное, будет существовать приличное количество) «Кино» как проект родился в голове Цоя лет в девятнадцать (1981) именно в это время молодой юноша встречается с мэтром-отцом питерского рок-н-ролла Борисом Борисычем (Гребенщиковым). Кстати, во время беседы с последним, когда я задал БГ вопрос по этому поводу, он отшутился: «Да, водки много выпили».

Прослушав (тогда еще) дуэт «Кино» — Виктор Цой-Алексей Рыбин (в простонародье просто «Рыба»), соответственно ритм-гитара, вокал и соло-гитара, — Гребенщиков помогает ребятам не только «выбиться в люди» (поступить в рок-клуб), но и даже с выступлениями, причем тандему Цой-Рыбин помогали «маститые аквариумисты» Михаил («Фан») Васильев и Андрей («Дюша») Романов. Тогда же под чутким и бдительным руководством БГ (что во многом определило и музыкально-стилевую окраску альбома) группа «Кино» записывает первый магнитофонный альбом «45». За четыре следующих года проект набирает обороты и репутацию в рок-клубе, записывая с различными питерскими музыкантами новые альбомы: «46», «Начальник Камчатки», «Ночь», которые ласточками разлетаются по стране. Ну, а Виктор Цой вне музыки меняет одну за другой профессии: ночной сторож, банщик с окладом 50 рэ в месяц, кочегар. Жить на что-то надо было?

Впрочем, к осени 1985 года состав «Кино» наконец-то стабилизировался и надолго: Виктор Цой — гитара, вокал; Юрий Каспарян — гитара; Игорь Тихомиров — бас-гитара; Георгий («Густав») Гурьянов — ударные.

— Мы все друзья, гораздо больше времени проводим вместе вне работы (как не люблю это слово — «работа»). То есть, в некотором роде, больше развлекаемся, чем занимаемся делом. Мы просто все друзья, и так получилось, — Цой улыбается, — что мы еще и играем. (Это в ответ на мой вопрос: чувствуется ли, что в группе ты лидер и цементирующее начало?)

В этом-то составе ребята и прилетают летом 1986 года сниматься в первом в своей жизни фильме «Конец каникул»…

На сегодняшний день это, пожалуй, самая темная и менее известная сторона биографии «Кино» и, естественно, Цоя. Он тогда жил в Питере на проспекте Ветеранов, был женат на Марьяне, занимался таиландским боксом, обожал Брюса Ли. Три его любимые зарубежные группы — «Кокто Твинз», «Кьюэ», «Ю-Ту», правда, он с интересом слушал и прикалывался на «Дюран Дюран». Фильмом № 1 считал «Полет над гнездом кукушки». Таким его встретил известный ныне (а тогда еще пацан) кинорежиссер Сергей Лысенко.

«Вообще-то, впервые я услышал «Кино» в 1984 году, — рассказывает Сергей, — у своего лучшего друга Ромы Альтера. (Роман Альтер — музыкальный консультант фильма «Конец каникул», в последующие годы организатор почти всех концертов «Кино» на Украине. «Крестный отец» украинского шоу-бизнеса по части организации концертов и зрелищных мероприятий, таких, к примеру, как «Мисс Рок-Европа-90»). Сначала он поставил «Аквариум» («Треугольник»), а потом «Кино» («45»). Помню, как только отзвучала первая песня альбома «Время есть, а денег нет», подумал про себя, что слышу идеальную киномузыку. Это было на четвертом курсе, а на пятом, опять-таки под вечер, позвонил Рома и говорит, мол, достал свежие записи с Ленинградского рок-фестиваля, приходи. Тогда я понял: нужно делать фильм о советской рок-музыке. Каким-то шестым чувством понял. Мы решили ехать в Питер, к Цою.

Тогдашний президент Ленинградского рок-клуба, узнав о цели визита, свел с Цоем и «забил стрелку» в кафе «Сайгон» (том самом, о котором он пел: «Я помню, что завтра меня ждет несколько встреч, и кофе в известном кафе согреет меня…»).

Мы пришли туда чуть раньше, взяли на Витю кофе и стали ожидать лидера «Кино», кстати, абсолютно не зная, как он выглядит. Раза два заходили люди корейского происхождения, но что-то непонятное сдерживало: нет, не он. И вот вошел — Цой. Мы как-то сразу это почувствовали. Весь в черном. Высокий. С уверенным взглядом. От него исходила какая-то невидимая энергия. Прочитал сценарий, согласился — ему это было интересно.

На следующий день в рок-клуб, на Рубинштейна, 13, Цой пришел вместе с Каспаряном и Густавом. Им тоже понравился сценарий, и группа «Кино» дала «добро» на съемки.

Кстати, первое время (потом привык!) поражался, насколько эти четверо были, что называется, монолитом. К примеру: в машину — так обязательно всем четверым сесть и сразу, и т. п. мелочи на каждом шагу. У них все было вместе, все общее, вместе они могли прикалываться на, казалось бы, простых вещах: скажем, поднимаемся на лифте на десятый этаж киевской гостиницы «Славутич», где они жили, вдруг ребята хором начинают считать этажи, которые проехали: «Два… Три… Четыре… Пять…» Им было все равно, как и что подумают другие…

Помните, в «Звезде по имени Солнце», в одной из песен альбома, Цой поет: «У меня есть братья, но нет родных…». Этой строчкой все сказано. Но тогда, особенно первое время, мне все было в диковинку, да и занимало больше другое: приедут ли на Украину, ведь знают же, что «бахнул» Чернобыль. Приехали все-таки. Цой (тогда, во всяком случае) был человеком слова. И когда мы с Ромой Альтером встречали их в аэропорту тем летом 1986-го, увидели, как вышли Они, переглянулись и поняли: что-то будет. Даже не столько во внешнем виде дело, может быть, сколько в их, я бы сказал так, энергии, чуждой советскому обществу. Да и — странное дело! — люди, проходившие мимо нашей компании, все время головы поворачивали. Цой поначалу недоумевал: почему все оглядываются?

Вокруг них сразу возникло «шевеление», все-таки на союзной рок-тусовке Виктор был человек известный. «Гидом» стал киевский рок-тусовщик Саша «Шериф», который старался по мере возможности оберегать их от эксцессов и даже устроивший им один «домашний» концерт в Доме ученых.

Самый первый концерт «Кино» в республике проходил в маленьком зальчике на 80 человек — все свои. Каким-то образом о нем прослышала киевская тусовка, в результате в тот вечер еще приличное количество молодых людей толпилось у парадного подъезда внизу.

Именно тогда, наверное, я начал понимать, чем же «берет» Цой: колоссальной внутренней энергией, каким-то непонятным, труднообъяснимым ощущением свободы, не терпящей насилия над личностью. И когда меня, в мои-то 21, в институте начали «ломать», предлагая «исправить» фильм — подвести его к борьбе с империалистическими силами или ввести в фильм сцену комсомольского собрания, где бы все дружно осуждали Цоя, — может, именно месяц общения с ним вселил в меня дух свободолюбия (что ли?), в результате менять, вставлять, переделывать «Конец каникул» я отказался. Другое дело, тем самым завалил дипломную работу. Но — свою точку зрения отстоял.

Несмотря на такой финал моего кинорежиссерского дебюта, о месяце, проведенном с ним на съемочной площадке, не жалел, не жалею и, наверное, не буду жалеть. Ведь благодаря Цою и «Кино» познакомился с совершенно иным типом людей, с совершенно иным отношением к жизни. И рад, что, как говорится, поймал и — главное — снял его «в творческом топе».

Ну, вот наконец-то — последний день съемок. Закончена работа. Мы едем к Роме домой: я, Витя, Рома, парень с девочкой, которые там снимались. Сидим до двух ночи, говорим о жизни, о работе, о планах на будущее, потом кончились сигареты, и мы впятером выходим на темную улицу, стоим под фонарями, останавливаем машины и «стреляем» сигареты. Кто знает, может, именно тогда родилось:
И если есть в кармане пачка сигарет,
Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день.

Для меня Витя таким и остался — человеком Ночи, человеком с тонким чувством юмора, с непреодолимой жаждой свободы, свободы от комплексов, стереотипов, свободы в выборе образа жизни, направления, куда пойти…

… Наверное, если оценивать первый фильм Сергея Лысенко с позиций сегодняшнего дня, он может показаться наивным, несерьезным, лишенным единой сюжетной линии, кому-то — вообще лишенным всякого смысла, где-то даже детским по сравнению, скажем, с «Ассой» или «Иглой», но, на мой взгляд, прелесть этой ленты в том и заключается, что именно от «Конца каникул» берет отсчет становление Цоя-актера. Ведь именно здесь, в Киеве, он постигал университеты своего (!) киноискусства. И еще одно, возможно, где-то субъективное, впечатление от просмотра ленты: здесь Виктор таков, каким был в далеком, 86-м, и, пожалуй, я рискну утверждать, что именно в этом простом короткометражном фильме. Цой меньше всего подогнан под образ эдакого супермена «а ля Брюс Ли». В этом фильме использованы четыре песни «Кино», одной из которых — «Раньше в твоих глазах отражались костры…» — нет ни в одном альбоме группы. Уже хотя бы поэтому фильм имеет право на существование, жаль только, что Виктор полностью смонтированную ленту так и не увидел.

Жизнь, тем временем, текла своим чередом. Участие во всевозможных фестивалях, развод со своей первой женой; благодаря продюсерской деятельности американской певицы Джоанны Стингрей в США фирмой «Big Time Records» выпущен нашумевший, правда, больше в СССР, чем на Западе, диск «Красная волна», в котором есть песни «Кино»; «Мелодия», в свою очередь «отреагировав», выпустила диск «Ночь», самую слабую, к тому же незаконченную запись — («пиратство», так отреагировали музыканты) — и миньон с песнями из альбома «Начальник Камчатки»; интенсивная гастрольная рок-деятельность «Кино», в сезоне 1986-87 годов; группу признают лучшей командой Ленинградского рок-клуба, свои фэны, затем съемки в фильмах «Рок», «Асса», и, наконец, главная роль в фильме «Игла», тоже — заметьте! — дипломной работе студента-выпускника ВГИКа Рашида Нугманова. Звездный час Цоя, звездный фильм, в котором находят место и «Звезда по имени Солнце», и «Группа крови», и эффективные трюки с посвящением советскому кинематографу («конечно, в реальной жизни с таким же количеством противников я бы вряд ли справился», — заметит он позже), и в чем-то, правда, немного отлакированная для большего коммерческого успеха, позиция Цоя в жизни.

— А я ничего такого особенного не создавал, — получу ответ на вопрос, как соотносится Моро, образ на экране в «Игле», с реальным Виктором Цоем, — и никак не пытался залезть в чужую шкуру. Действовал так, как хотел бы вести себя в подобных обстоятельствах в реальной жизни. И, кстати, задавали мне не раз вопросы, мол, не собираешься ли продолжать сниматься в других фильмах, ради чего занялся этим, не из меркантильных ли соображений. Так вот: занялся «этим», потому что было интересно, интересен именно этот фильм, а не вообще киноискусство. Что касается меркантильных соображений, то их у меня не было: за три месяца съемок в «Игле» денег получил порядка 2500 рублей как композитор и исполнитель главной роли.

— А как насчет предложений сниматься дальше?

— Не знаю, вот совсем недавно предлагали играть Маугли в каком-то мюзикле…

— ?!

— Я просто не хочу ничего говорить. Мне, мягко говоря, идея этого мюзикла была не по душе.

— Выходит, киноактера Цоя мы больше не увидим?

— Нет, почему, мы думаем сейчас, чтобы снять фильм какой-то. Но я ведь не актер. И заниматься этим профессионально, изображать кого-то, перевоплощаться в других людей мне как-то совершенно не в кайф. Не ин-те-рес-но. Поэтому я бы с удовольствием снимался в кино, если бы мне предоставили право там вообще не актерствовать, а выражать себя.

Кстати, многие, конечно, не без оснований считают, что альбом «Группа крови», пожалуй, самый интересный концерт «Кино», был записан специально к фильму «Игла», что, скажем так, вызывает сомнения, поскольку многие песни магнитоальбома (правда, студийно не записанные), в частности, «Группа крови», существовали уже… в 1984-м. Другое дело, может, предложение Нугманова просто послужило дополнительным толчком, и, пригласив клавишника Андрея Сигле, ребята, как говорится, в максимально приближенных к боевым условиях, в обыкновенной городской квартире на (всего-то навсего!) четырехканальном магнитофоне «YAMAHA» пишут материал, который затем был «сведен» известным питерским звукорежиссером Алексеем Вишней и увидел свет в 1987 году под названием «Группа крови», причем произвел эффект разорвавшейся бомбы еще задолго до появления «Иглы». Кое-кто начал было говорить, что, дескать, «Кино» ударилось в попс (не исключено, подлило масла в огонь высказывание Каспаряна, мол, мы — поп-группа, поскольку любую песню нашу могут сыграть другие музыканты). Тем не менее, во многом благодаря этому, на сегодняшний день предпоследнему альбому «Кино» (в середине лета этого года была закончена работа над черновым вариантом нового альбома «Кино», вокальные партии Виктор успел-таки записать и, возможно, когда все будет смикшировано («приготовлено» — переводя на нормальный язык), мы, наверное, сможем услышать «Кино-90»), о группе заговорил, что называется широкий слушатель. Именно этот альбом, в котором достаточно хорошо ощутимо жанровое разнообразие — фанк, реггей, мелодичный хард, уживающиеся с простыми, нетрудно запоминающимися мелодиями привлек к себе внимание не только наших средств массовой информации (когда можно стало!), но и зарубежных, в частности, французскую телекомпанию «Antenne-2», снявших фильм в двух частях «Рок вокруг Кремля», естественно, в числе «главных действующих лиц» — «Кино».

Приблизительно тогда же окончательно раскрутилась и дипломная работа Нугманова «Игла», на которую ходили, как минимум, дважды, и, наверное, не было города, где парни под гитару не пели бы «Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве…». Это было в кайф под влиянием «игольной» картинки, под влиянием всех остальных песен, это было в уличном, дворовом духе, в этом была своя романтика — почувствовать себя сильным («если к дверям не подходят ключи — вышиби дверь плечом», в этом был призыв быть сильным («иначе зачем тебе быть»), если не физически, то морально, от песен веяло какой-то энергией действия, энергией для того, чтобы идти вперед и побеждать, побеждать благородно, предоставляя своему, пусть невидимому, противнику возможности встать и уйти побежденным; во всем этом была своя прелесть — ни слова о политике (во всяком случае: не так прямо, не в лоб, не в духе «вставай проклятьем заклейменный»), а если и говорилось, то с каким (!) подтекстом («все говорят, что мы в месте. Все говорят, но немногие знают, в каком»). А в жизни его мнение о политике таково:

— Меня интересуют реальные изменения. Если я их чувствую — значит они есть. Если не чувствую — значит нет. Моя позиция в жизни относительно различных политических заявлений, акций: все это хорошо, замечательно, но давайте посмотрим, к чему это приведет.

Впрочем, вопрос о понимании смысла песен, их соотнесенности с какими-то политическими требованиями Цоя остается открытым, поскольку, скажем, в песню «Мы ждем перемен» Виктор, по его признанию, вкладывал очень личный смысл, а на вопрос одной моей коллеги, мол, как ты считаешь, ты поешь песни политические, он ответил:

— В каком-то смысле все песни политические…

Осень 1988-го — участие «Кино» в концерте памяти А. Башлачева в Лужниках. Потом, до середины зимы следующего года, — работа в профессиональной московской студии Валерия Леонтьева над новым альбомом «Звезда по имени Солнце», который, конечно, «покатил», несмотря на то, что на 90 % продолжал старую линию («играй, невеселая песня моя»?) по тематике песен, по музыкальной палитре, единственное новое, что чувствовалось сразу, — пессимизм, непонятная безысходность, ненужность, что ли, тоска непонятно по чему:
Вроде жив и здоров.
Вроде жить — не тужить.
Так откуда взялась печаль?..

Откуда?

— Скажи, «Звезда по имени Солнце» — это вдохновение, удача, Его Величество Случай, намек на что-то неопределенное или на себя? — Кстати, именно этот фрагмент нашего разговора в Харькове был снят на пленку и показан в октябре прошлого года в «Вечiрньому вiснику».

— Скорее, на нечто неопределенное, чем на себя. Хотя… Не знаю.

— Хорошо, а сам себя можешь назвать «звездой»? Концерты все-таки на стадионах, во дворцах спорта…

— Даже не знаю, я никогда не стремился и не считал это главным такую всеобщую популярность, это никогда не ставилось во главу угла. Конечно, мне хотелось стать популярным, чтобы собирать большие залы, чтобы вступить как-то в коммуникацию с людьми. Но, повторяю, никогда не считал это самым важным, самым главным, потому что популярность вещь, которая зависит от многих факторов: от умения попасть «в струю» и т. д.

— Представь себе, если тебе сейчас предложили выбрать: вдохновение и бедность или славу и богатство…

— Для меня главное — сохранить самоуважение и некоторую внутреннюю свободу, которая у меня сейчас есть. Но сохранить ее очень трудно, приходится все время бороться с разными соблазнами. Например, если вдруг встанет вопрос так, что я буду вынужден играть ту музыку, которую не хочу играть, но которая будет нравиться людям, — это было бы нечестно с моей стороны ее играть, правда! Уже будет соблазн…

— А если попытаться спрогнозировать: будет ли «Кино» собирать такие большие аудитории года через два-три?..

УВЫ, ПРЕДПОЛОЖИТЬ ТРАГЕДИЮ ПОД ЮРМАЛОЙ Я НЕ МОГ!

— Все-таки, согласись, наша советская рок-музыка переживает кризис, и чаша весов популярности все больше склоняется в сторону поп-музыки…

— Да я не прогнозирую успех, меня это в каком-то смысле даже не волнует. Меня, повторяю, больше интересуют песни, чтобы музыка, которую «Кино» играет, нравилась нам самим. Ну и, конечно, я рад, что она нравится большому количеству публики.

— Хорошо, а такое понятие, как «своя публика», тебя, вас тоже не волнует? Мне, например, кажется, что с тех пор, как рок-музыкой стали наполнять, как говорится, все и вся, причем часто довольно невысокого качества, такое явление, как рок-публика, мягко скажем, размылось, а то и вообще исчезло. Что по этому поводу думает группа «Кино» о своем слушателе?

— Я не считаю, что рок-публика исчезла, размылась. Наоборот, мне кажется, сейчас у нас своей публики больше, чем было раньше. Если раньше «Кино» было широко известной группой в узком кругу, то сейчас у нас есть конкретное количество людей, которым нравится группа «Кино» или предпочитающих ее всем остальным группам. А что касается кризиса рок-музыки — здесь все закономерно. У нас в стране рок-музыка долго была под запретом, и когда только-только стало возможным ходить на рок-концерты, вспомни, любая группа собирала полные залы, а сейчас, когда «наелись», когда появился выбор, когда не нравится большинство групп (кстати, мне тоже далеко не все группы кажутся симпатичными с музыкальной точки зрения), то, понятно, люди выбирают, куда пойти, и это — совершенно нормально!

— Быть может, несколько банальные вопросы. Первый: что для тебя является первоосновой в жизни, грубо говоря, для чего живет Виктор Цой? И второй: каким бы хотел себя видеть через несколько лет?

— Живу для чего? Чтобы заниматься своим делом, чтобы было интересно жить. А каким бы хотел себя видеть? — он надолго задумался.

И, слушая в который раз эту паузу на кассете, где записано интервью, невольно думаю: может, Судьба таким вот образом давала знак ему, мне, а может (становится просто страшно от такого полета мысли), именно здесь, в его ответе годовой давности, кроется объяснение той, далеко не случайной трагедии под Юрмалой?

— Я бы хотел не запятнать свое доброе имя, чтобы ни у кого не было повода меня в чем-либо упрекнуть. Все остальное не очень важно.
И все, что мне нужно — это несколько слов.
И место для шага вперед…

Пытаюсь восстановить в памяти последние минуты своих встреч с ним.

Виктором Цоем, самым, наверное, легендарным кочегаром питерского рок-н-ролла, человеком, взявшим старт с 50 рублей в месяц, с кучей идей в голове, воплотившихся в семь магнитофонных альбомов, и пришедшем через восемь с половиной лет к (фантастика, да?) 20 000 «рэ» за концерт «Кино», к нескольким персональным телохранителям и толпам народа на каждом концерте. Стараюсь понять, а не было ли ему судьбой даровано счастье принимать яд, который, если в малых дозах, лекарство и здоровье, лекарство от давящих на душу, психику догм и правил нашего «такого сумбурного общества», а если только увеличить дозу — смерть?..

Думаю о том, почему группа «Кино», приличное количество раз выезжавшая на Запад, не прижилась, не пришлась ко двору, несмотря на поддержку той же Джоанны? И, знаете, прихожу к выводу, что, похоже, у каждого народа, нации есть свои гении, созданные только для этих конкретных людей, гении, мыслители, выразители идей, которых другие, живущие в других географических и политических широтах, просто не могут понять в силу другого склада ума ли, характера, условий обитания, других жизненных ценностей и проблем. Наверное, Виктор Цой принадлежит именно к такой когорте людей. Посланный для нас, нам, он, возможно, свою высокую миссию Художника и Человека совершил, приоткрыв нам глаза на совершенно иное понимание действительности.

Он, Виктор Цой, может, одна из великих загадок и парадоксов явления, название которому — советская рок-музыка.

«Комсомольское знамя» (Киев), 23 сентября 1990 г.
Михаил Садчиков Воскресение Виктора Цоя

С Виктором мы были знакомы. Он давал мне интервью и тогда, когда был известен сотне-другой рок-клубовских фанов, и тогда, когда стал всенародным героем. Мне доводилось вести творческие встречи Виктора, помогать ему отвечать на записки. Мы не раз встречались и на концертах «Поп-механики», где Цой был рядовым гитаристом. С кем другим после такого общения возникли бы приятельские отношения, дружеские, а то и панибратские… Но тут было что-то не то. Он упрямо держал дистанцию. Был немногословен и, по правде сказать, казался мне скучным собеседником. Да и не только я один, а многие журналисты отмечали, что беседовать с Виктором Робертовичем Цоем — адский труд.

Но есть же люди, с которыми он беседовал подолгу, с которыми вместе работал. Кто они?

В последние годы Виктор почти не заводил новых друзей, не подпускал к себе многих старых знакомых. Он и в личной жизни был замкнут. С женой они расстались, но, к счастью, остались в добрых отношениях. Говорили, что в Москве у Виктора есть постоянный человек по имени Наташа, но жил он все-таки в Ленинграде. Музыканты — «киношники» народ также не слишком общительный.

И вот удача. Я нашел человека, который знал Виктора близко, но познакомился с ним лишь в 88-ом году, то есть мог посмотреть и на Цоя, и на его друзей свежими глазами. Юрий Владимирович Белишкин. Ему чуть больше сорока, 20 лет он в мире эстрадного шоу-бизнеса. Работал с десятком коллективов, осуществил десятки проектов, а как столкнулся с «Кино»?

— Наша первая встреча с Виктором все откладывалась и откладывалась. Никаких концов. Он был неуловим. Прописан на проспекте Ветеранов, но там не живет. Называют разные телефоны, но они молчат. Я стал названивать Юрию Каспаряну, который наконец сообщил мне: Виктор отдыхает в Латвии в Апшуциемсе (теперь это место стало трагически известно). Вот-вот должен вернуться, и все «киношники» тут же едут на юг. Наконец вернулся. Мы договорились встретиться на улице Жуковского, 22, около театра-студии «Бенефис» в 15 часов. И вот ровно в 15.00 такое ощущение, что он замедлял ход, чтобы прийти точно, — из-за угла вывернула красивая компания — Витя, Каспарян, с ними были какие-то девочки, все молодые, модно одетые, раскованные. Люди, которые не знали их, все равно бы обратили внимание на их компанию. Они ехали куда-то в Евпаторию и там собирались дать первые концерты после выхода альбома «Группа крови». Тогда-то и началось то самое безумие на концертах «Кино», которое будет преследовать их до самых последних дней. «На чем, как едете?» — спросил я ребят. Оказалось, едут в плацкартном вагоне. Тут мне подвернулся шанс показать свои возможности. И я буквально в этот же день достал им купейные билеты. Сказали спасибо: приедем, созвонимся, общаться будем через Каспаряна и Гурьянова. Говорили несколько туманно, никаких обещаний, никаких предположений. Но я дозвонился.

— Я хорошо помню то время. Виктору ведь тогда было просто негде жить в Ленинграде, и он жил у Гурьянова, у друзей… Квартирная проблема так и не решилась в его жизни.

— Да, я приехал в трехкомнатную квартиру Гурьянова на Будапештской. Родители Гурьянова были на даче, и вся компания «Кино» была в сборе. Что меня удивило? Стол, где сигареты и чай. Все очень непритязательно. Сидели, молчали, курили, что-то играли на гитарах, так продолжалось несколько вечеров, и за все время я сказал слов тридцать, а они — немногим больше. Беспрестанно звонил телефон, однако никого не приглашали в гости. Один из них, по-моему, Густав, вдруг встал и уехал — уехал он в Москву. Никаких тусовок, никаких шумных компаний. Туда надо было и мне приходить одному. Мы с Виктором общались на «вы» и затем так и не перешли на «ты», по-моему, нам обоим нравилось эта дистанция. Меня вообще коробило то, что некоторые поклонники считали возможным обратиться к Виктору на «ты».

В. Цой: «Есть люди, которым необходимо жить в хорошей квартире, иметь машину, дачу и так далее… У меня этого нет. И один готов ради всего этого идти на компромисс, а другой — нет. Когда я начинал заниматься рок-музыкой, в последнюю очередь я думал о деньгах. Тогда было понятно, что кроме неприятностей (причем самых серьезных), за это ничего не получишь. Мы были значительно беднее, чем могли бы быть, работая на каких-то работах… И все время сталкивались с гонениями, были людьми с совершенно испорченной репутацией».

— Он попросил меня найти ему квартиру. Чего мне это стоило! Но в самый последний день мне удалось найти ему пристанище на улице Мориса Тореза. Любопытный штрих: через некоторое время Витя попросит меня найти ему ковровую дорожку, так как внизу жила какая-то выжившая из ума старуха, которой мешал скрип половиц. Однако я доподлинно знаю, что это был именно скрип половиц, а не гулянки, пьянки и прочее.

— За эти полтора года, с ноября 1988-го по декабрь 1989-го, группа «Кино» дала невероятное для себя число концертов. И все при вашем участии, Юрий. Я понимаю, что все смешалось, но вспомните самый яркий концерт.

— Почему смешалось? Не поверите, но я помню практически каждый концерт. А самый яркий — московский, 16 ноября 88-го года в Лужниках. Это было безумие… День начался с того, что москвичи встретили нас по-московски — не подали транспорт, продинамили с гостиницей. Тогда мы поехали на квартиру, сидели там, ждали, пили чай. Потом наконец нас поселили в «Космос», но дали только два двухместных номера. В Москве тогда было не принято устраивать стоячий партер. Это казалось кощунственным. Однако минут через 30 после концерта тысячи людей встали и стеной пошли к сцене. Не было никаких пьяных, никаких дебоширов — было безумное желание приблизиться к Цою. Тогда администрация во главе с хамоватой директоршей вырубила электроэнергию. Подошли ко мне, стали требовать, орать (не просить, а по-московски требовать), чтобы Цой прекратил провоцировать публику. А что он мог?.. Вы же прекрасно знаете, что Виктор весь концерт стоял на месте, словно привязан к микрофону, а рядом с ним стояли трое музыкантов-аккомпаниаторов. Никаких реплик в зал, никаких обличений, а публика ломится вперед. Это было шаманство чистой воды. Об этом даже французы говорили, что от Цоя исходила фантастическая энергия. Они, слов не понимая, все поняли.

В январе 89-го приехали в Новосибирск, где выступали в каком-то окраинном спортзале — там раньше никому в голову не приходило устраивать концерты. Зрители поставили низенькие скамеечки, балансировали на них, а сцены не было — Цой стоял на одном уровне с публикой. Вроде все более-менее прилично себя вели, а после последней песни вдруг как рванут к Виктору. Но мы были ко всему готовы: пригнали машину, открыли дверцы, и он бегом. Иначе не спастись от толпы, как прыгнув в открытую дверь.

— При вас, Юрий, был записан альбом «Звезда по имени Солнце». По-моему, в первый и, увы, в последний раз Цой и компания работали в настоящей профессиональной студии…

— Да, это были отличные деньки. С 21 декабря по 30-е мы находились в Москве, жили в далекой от центра гостинице ВДНХ, записывались на студии Валерия Леонтьева. Цой не был особенно занят — свои вокальные партии он наложил буквально с первого дубля. А Каспарян с Тихомировым удивили звукорежиссеров студии тем, что с ходу врубились в аппаратуру, а к концу записи уже сами практически заменили звукорежиссеров. Закончить запись не успели и на Новый год уехали в Ленинград, а потом возвратились в Москву и с 3 по 10 января снова делали альбом «Звезда по имени Солнце».

— Вы ничего не путаете — ведь альбом вышел в конце лета — начале осени 1989-го?

— Ребята решили не частить с альбомами и тормознули уже записанный материал, рассчитывая выпустить его примерно через год после «Группы крови».

— Сейчас в коопларьках можно увидеть множество плакатов Цоя, но при жизни «Кино» их практически не было. Коллекционерам, думаю, не составит большого труда собрать все клишированные афиши.

— А их и было-то раз-два и обчелся. Я уговорил Виктора выпустить клишированные афиши для ленинградских концертов в «Юбилейном» и СКК. Все понимали, что нужны они не для рекламы, а для истории. Но он меня удивил и озадачил, попросив, чтобы вся афиша была черной, как я тогда говорил, траурной, а потом напомнил об этом и проконтролировал этот момент. В остальных же городах администраторы не волновались за рекламу. В Алма-Ате продали пять аншлаговых дворцов спорта, приколотив один-единственный щит у зала.

— Бывали все-таки случаи, когда фаны сметали кордоны и прорывались к вожделенному кумиру?

— В Минске у нас были прекрасные концерты на стадионе, где побывало 70 тысяч зрителей. Там мы даже устроили фальшь-отъезд. После концерта наряжали статистов в черные куртки и сажали их в автомобиль, который с визгом проносился мимо толпы, после чего она расходилась. А мы оставались на площадке, сидели в бане, потом перешли в какую-то комнату отдыха. И представляете, вдруг слышим стук в окно, а уже ночь и мы находимся не то на втором, не то на третьем этаже… Самые отчаянные фаны не поверили фальшь-отъезду и пробрались к нам. Ну мы их, конечно, впустили. Девушки увидели Виктора, упали на колени и заплакали. У меня всегда было доброе отношение к поклонникам «Кино». Если даже они прорвались, то не били стекол, не швыряли камней, а тихо-мирно стучали. Вы знаете, фанаты весь сентябрь, октябрь, да и ноябрь, жили на кладбище в палатках. Мы как-то приходили туда, приносили им еду, какие-то теплые вещи. Нас встречали парнишки лет по 17, с чистыми лицами. Без позерства, без желания выехать на этой теме — чистые ребята. И на похоронах было много детей и людей пожилых. Прошло 50 тысяч, а милиционерам не нашлось работы. Пьяных рядом с нами никогда не было: алкаши не торчат на «Кино».

— У вас ведь была уникальная гастрольная команда. Другую такую вряд ли сыщешь в истории рок-н-ролла нашей планеты. Были четыре музыканта плюс вы, Юрий, и, считай, — все. У группы не было своей аппаратуры, а значит, и технического персонала, не было своего звукорежиссера, не было даже костюмера.

— Часто на концерты подавали машину и автобус, так автобус шел пустым. Недавно в «Октябрьском» зале мне сообщили, что команда Вячеслава Малежика насчитывала… 33 человека. А мы, помню, в Волгограде прошли через служебный вход, и прибегают какие-то ответственные работники, интересуются: а где же ваши люди? Мы говорим: все, можете вешать замок. Ни хвостов, ни тусовок, ни друзей, ни подруг. В Москве и Ленинграде, конечно, приходило много народу, а на гастролях: прошли пять человек и привет!

— Вы, Юрий, обмолвились, что Цой явился на вашу первую встречу ровно в 15.00. Может быть, он просто был заинтересован в этом знакомстве, хоть вида не показывал. Ведь вскоре трудовые книжки «киношников» легли в ваш театр-студию «Бенефис»…

— Нет, это был удивительно пунктуальный человек. За двадцать лет работы с артистами я привык, что у всех них — дырка в голове. Сегодня сказал, пообещал, через пять минут забыл, а оправдывает все это творческим процессом и прочими высокими материями. Цой помнил практически все, многое записывал, у него была такая «картонка» с телефонами, делами. Он, кстати, очень «подсекал» все и в административных делах, из него мог бы получиться приличный администратор. А внутренняя собранность этого человека была редкостной. Уезжаем мы в пять утра из Нижнего Тагила, захожу к нему в номер, он собран, гитара в чехле. И так всегда — не надо будить, искать по этажам. Спал он мало, в 10 утра был собран, готов.

— Но ведь официальная версия гласит, что он заснул — заснул за рулем?!

В. Цой: «Я не такой замкнутый, как может показаться. И вообще у любого человека есть люди, с которыми ему интересно разговаривать, а есть — наоборот. Я не хочу браться кого-то судить. Если человек делает так, как я бы не сделал, все равно я не могу сказать, что он не прав, что он предатель… Каждый сам творит свою биографию».

— Все говорят, что он был замкнутый, тяжелый человек. А как он работал, творил? Тоже непросто, мучительно?

— Что вы! Он все делал очень легко, если уж за что-то брался. Когда получал водительские права, а было это, если не ошибаюсь, осенью 89-го, я сидел третьим в машине, где Виктор с инструктором совершали «первую ходку». Так вот, он сел и поехал. Я не поверил, что он сделал это впервые, но так и было. Я понимаю, сейчас говорить, что он был такой звонкий, ловкий — трудно, но так и было. Так же и английский выучил — с нуля, буквально за полгода. И когда мы были в Дании, в Копенгагене он давал интервью на радио на английском. Лихо у него это получалось.

С творчеством вообще целая история. Репетировали «киношники» очень мало. Я первое время страшно этому удивлялся. Я ни разу не видел Виктора за сочинением песен. Знаете, как другие: пальцами барабанят, что-то демонстративно шепчут, лихорадочно хватают лист бумаги. Он же работал, отдыхал, смотрел видик (он очень много смотрел, нормально относился к Шварценеггеру, а вот Сталлоне не любил), а столько песен написал. Когда, где, как? Все внутри происходило. Отсюда, наверное, и желание побыть одному. Или с друзьями. Я от него подхватил слово «душевные люди». Те, что достают, душат вопросами, разговорами. Его такие личности здорово мучили…

А ведь у него была сумасшедшая узнаваемость — его разве что со спины узнать не могли. Никто никогда не говорил: «По-моему, это Цой». Его не путали ни с кем. Если он ходил по улицам, то только очень быстро, да и я сколько раз выходил ловить ему такси, чтоб ему самому не показываться.

И тем не менее он никогда не отказывался от автографов. Летели мы из Мурманска, где Витя выступал один под гитару, так к нему весь самолет подошел с бумажками, открытками, блокнотами. Он никому не отказал, а когда приземлились, то еще и все пассажиры сфотографировались с ним у самолета.

— А, кстати, почему он нередко выступал один?

— Не только потому, что это особый жанр, что нередко приглашали именно Цоя одного — в не самый большой зал, чтобы пообщаться, написать записки. Но он и один легко собирал дворцы спорта. И все же в основном один пел тогда, когда кто-нибудь из музыкантов не был в Союзе или в Ленинграде и группа не могла собраться в полном составе. А вообще ему страшно не нравилось, когда его имя выделяли, отделяли от группы. Солист, лидер, руководитель — его это раздражало. Перед концертами в «Юбилейном» на всех городских сводных афишах — «декадах» напечатали: В. Цой и «Кино», так я поехал по кассам и попросил кассиров зарисовать его имя.

— Кого из музыкантов Виктор любил, выделял? Я несколько раз говорил на творческих встречах, что Виктор должен быть благодарен Гребенщикову и Курехину, но он без всякого энтузиазма встречал эту тему…

— Как это ни удивительно прозвучит, в это мало кто поверит, но он уважительно относился к Розенбауму. Так было. Не было особой любви к «ДДТ» и Шевчуку, но тем не менее он говорил, что группа интересная, и она о себе скажет. Я считаю, что так оно и случилось. Личностные моменты не пытался перенести на творческие. А дружил он с БГ и Кинчевым, их чрезвычайно уважал. В меньшей степени, но очень хорошо относился к Макаревичу и Бутусову. Про Славу однажды сказал мне, что человек, который написал «Я хочу быть с тобой», уже за одну эту песню заслуживает уважения. Он никогда не говорил: «Я люблю эту музыку, этого музыканта». Говорил так: «Нормальная группа. Нормальная песня». А любил он цветы — розы.

— Юра, вы были инициатором вечера и директором программы 24 сентября в СКК — вечера памяти Цоя. И вот читатели газеты «Смена» назвали этот вечер лучшим концертом года в Ленинграде.

— Спасибо, конечно, я эту газетку сохраню для истории, но сам считаю, что на этом вечере сделано процентов на 60 того, что я хотел, как все это видел. Там не было Слова. Получились мини-концерты, и многие исполнители потянули одеяло на себя…

— Что он еще любил, кроме цветов и видика?

— Восточную кухню. В Москве мы ходили в китайский ресторанчик, недалеко от Ленинградского вокзала, были в таких же ресторанчиках в Алма-Ате, в Сочи. Он, кстати, там палочки взял и мастерски ими пользовался, а мне этому было за полгода не научиться. Вообще тяга к Востоку у него во всем чувствовалась. Он уже тогда думал о возможных проектах с Японией, Китаем, Кореей.

— С телевидением у Цоя отношения так и не сложились?

— Можно так сказать, и это грустно, потому что не вернуть многих прекрасных моментов. Но я не так давно смотрел финал «Песни-90», и такой нафталин шел от всего этого. Если бы Цою предложили мировое турне с блестящими условиями, солидными гонорарами, он бы ни за какие коврижки не согласился выступить в таком шоу. Я даю миллион процентов. Только про «Взгляд» он мог сказать: «Нормальная передача». Поэтому там и снимался, а в других программах, если и выступал, то очень неохотно. А предложений было море…

— Он был щедрый человек?

— Провести его на мякине, «макнуть» было очень трудно. Он был умница. Он знал, сколько стоит его концерт и не шел на коммерческие уступки, но и не старался зашибить шальные бабки, насосаться. Всегда интересовался: полон ли зал? Если бы узнал, что билеты идут неважно, ползала пустует, снял бы концерты. Если нам предлагали десять концертов, я и Витя урезали число до пяти, если просили четыре — мы давали два. Он категорически отказывался от «солянок», даже когда предлагали те же деньги, но за две песни. Пусть меньше, но сольники. Нам все время говорили: «Давайте по три в день, можно под фонограмму, так все работают, а вы дурью маетесь». А щедрость? Под Новый год он вдруг всем нам принес подарки. Мне подарил портмоне. В Тагиле, когда я обмолвился, что у меня день рожденья, тут же откуда-то вытащил английский одеколон. Умел считать деньги, но Плюшкиным никогда не был: в ресторане мог расплатиться за всю компанию.

Не доверял всяким благотворительным фондам, расчетным счетам. Отказывался не потому, что был жадный, а потому, что был умный человек. Считал, что все эти фонды — дырявый карман. Лучше купить телевизор и самому отнести в какой-нибудь детский дом.

— Для меня было несколько неожиданно почти годичное отлучение Виктора от концертной деятельности из-за съемок фильма «Игла». Почему он пошел на это?

— Вы знаете, сценарий «Иглы» был полностью переделан. Но не переписан — все игралось практически с листа. Наверное, поэтому он и подписался работать с Нугмановым — тот не давал Виктору установок. Одевайся — как хочешь и фактически — играй как хочешь. Я знаю, что у него были предложения сыграть в совместной картине чуть ли не роль Чингиз-хана, были предложения от крупных режиссеров. Но там бы началось давление мэтра. Здесь же они сидели, курили, пили — все на равных.

— Он курил?

— Мы все пятеро курили. Музыканты почти всегда — фирменные сигареты, а стоили они тогда аж 3 рубля. Курил помногу, но наркотиков не употреблял. Все мы и пили, но больше всех — я. Витя любил шампанское, вино, в меньшей степени коньяк, а водку — при мне вообще в рот не брал. Даже тогда, когда был простужен, как на гастролях в Сибири, и мог бы полечиться. После концерта, а иногда и перед, мог принять 50 граммов коньяка. Но за все время у «киношников» не было никаких дебошей, эксцессов в гостиницах — даже намека на что-то такое не было. Гастроли вообще проходили тихо. От предложений устроить экскурсию, прогулку по городу мы отказывались. Изредка выбирались в бассейн и уж совсем архиредко, только если человек вызывал доверие, могли приехать в гости.

— Ну а с личной жизнью что у него происходило? Без семьи, без квартиры — молодой, красивый, популярный…

— Понимаете, такие вопросы его коробили. Я знал это и старался предупреждать корреспондентов, а на творческих встречах потихоньку откладывал в сторону подобные записки, ну а если все-таки вопросы достигали цели, он уходил от этой темы. Я видел с ним только Наташу. Других — ни в гостиницах, ни на квартирах как-то не встречал… Сына он очень любил, вспоминал его все время, на гастролях покупал подарки.

В. Цой. Ответ на вопрос: «Вы противоречивый человек?» — «Нет, я совершенно монолитный».

— Да, он таким и был. Молодой, но такой серьезный.

— А как он одевался? Любил ли вещи?

— Вы же все это видели. Только в черное. Костюм купил, но так, по-моему, ни разу не надел. Все черное — сумки, куртки, футболки, туфли, сапоги. Все это покупалось обычно там. Он не был рабом вещей, но в одежде был рабом черного цвета. Никаких печаток я у него не видел.

— Юра, а отрицательные черты у Виктора были?

— Конечно, но сегодня я не хотел бы говорить об этом. Может быть, кому-то интересно вспоминать что-то плохое, но не мне. Тем более что плохого было неизмеримо меньше, чем хорошего.

— И тем не менее. Вы ведь разошлись в начале 1990 года. И у «Кино» появился другой директор.

— Менеджер. Юрий Айзеншпис любит, чтобы его называли именно так. Мы с Виктором не ссорились, не выясняли отношения, не делили деньги. Слова дурного друг о друге не сказали. Нормальные отношения были и, я считаю, остались и с моим преемником Юрой Айзеншписом. Но, по-моему, Цой был не прав, что все-таки посмотрел в сторону Москвы. Мне показалось, что его уход в Москву был не очень органичен. Он был ленинградский человек, очень тонкий и не крутящийся.

— В 1990-м он вообще как-то изменился. Стал участвовать в сборных концертных солянках, выступил в СКК вместе с французской группой. Ничего особенного, ничего предосудительного, но раньше Цой не делал этого, он следил за собой, был архиосторожен. Но в то же время сделал прекрасный новый альбом, поездил по миру, собирался вновь с группой сниматься у Нугманова…

А потом — 15 августа. Что же произошло 15 августа, Юра, какова ваша, пусть эмоциональная, версия смерти?

— Было два человека при «встрече» — шофер «Икаруса» и шофер «Москвича». Остался жить один. Может быть, тот один и знает что-то. Я знаю только одно — не стало Поэта.

— Но как тогда относиться к версиям, которые представляют многие поклонники — самоубийство, убийство… Многие экстрасенсы утверждают, что это было убийство…

— Я могу повторить только то, что уже сказал.

Музыкально-театральный вестник «Антракт», № 1 1991 г.
Валентина Васильевна Цой Легенда о Викторе Цое

— Я не раз читала, что смешение далеких кровей часто рождает талантливых людей. Сын у нас — метис: я — русская, коренная ленинградка, муж — кореец, родом из Казахстана. У Вити с детства проявлялись различные художественные наклонности. Он хорошо рисовал, лерил. Был в детстве очень импульсивным, и еще в 4-м классе преподаватель в изостудии сказал как-то, что Витя не склонен к терпеливому, кропотливому труду. Если хочет — рисует, и рисует замечательно, но если не хочет — не заставишь.

Витя читал много хороших книг, мы привили сыну настоящий вкус к чтению. Учился легко. Но к 8-му классу пришел с тройками: через день ходил в художественную школу, поэтому я не требовала отличных оценок в общеобразовательной.

Я полностью доверяла ему. И у нас с ним был контакт. Семейных сцен мы оба не любили и жили очень мирно. У нас сейчас внук растет. Так на него сто влияний со всех сторон. Витю я старалась «делать» сама. Любила читать ему книги из ЖЗЛ. Мне самой было интересно, как формируются талантливые люди. Главное, хотелось помочь Вите раскрыться, развить его способности.

Музыка, как и рисование, тоже была ему близка. Помню, первая гитара, которую мы подарили сыну, появилась в 5–6 классе. Уже в 8-ом он организовал в школе свою группу.

После восьмилетки Витя решил продолжать художественное образование и поступил в Серовское училище на оформительское отделение. Но многое там оказалось для него неинтересным — газетные шрифты, размеры. Ему было скучно кропотливо и настойчиво заниматься. В училище, кстати, он тоже сразу создал группу. Но ребятам пришлось туго: на втором году учебы сына, как и всех, кто играл в этом ансамбле, отчислили «за неуспеваемость». Но думаю, что это связано с гонениями в то время на рок-музыкантов, потому что в этой группе были очень способные начинающие художники.

Я его не очень-то ругала. «Не хочешь учиться, — говорю, — не надо. Делай, что умеешь». Витя пошел на завод и в вечернюю школу. Но на заводе пришлось делать какие-то мелкие детали, замки, что ли, а такой монотонный труд отупляет. К тому же, помнила по себе, как хотелось, когда росла, читать, рисовать, но из-за работы была лишена всего этого. Вите тогда исполнилось 16. Поэтому я и решила — ничего страшного, если он бросит завод и будет только читать, учиться, просто заниматься саморазвитием. Потом поняла, что это решение стало моей самой большой удачей.

Вообще сын с детства так или иначе получал эстетическое образование, развивал вкус. Помню, как подростком он, впервые приехав в Москву, сразу побежал в Третьяковку.

После вечерней школы Витя закончил художественное ПТУ по специальности «резчик по дереву». Из-за плохой успеваемости ему даже не выдали диплома, а только справку об окончании. Но он был талантливым резчиком, и распределение ему дали отличное: в реставрационную мастерскую Екатерининского дворца в г. Пушкине. Туда и по блату-то трудно попасть — престижное место. А Витька поленился ездить так далеко, за город, и вскоре бросил. Кстати, впервые его показали по телевизору как раз в это время — в программе «Монитор» как одаренного резчика по дереву. Он был талантлив во всем.

В 20 лет сын женился. Вскоре у них с Марьяной родился Саша. Сейчас ему 6 лет. Году в 82-ом открылся Ленинградский рок-клуб, и они стали все время проводить там. Марьяна была его единомышленником и настоящим помощником. Витя попеременно работал кочегаром, сторожем, мыл баню. Я их поддерживала как могла, помогала снимать квартиру.

Потом были редкие концерты на квартирах. Как-то я спросила: «Вить, сколько же ты на них зарабатываешь?» — «Ну, рублей пятнадцать», говорит. Я слушала его первые записи и мне казалось: неплохо, не хуже, чем у других. Но я никак не ожидала такой огромной популярности, которая пришла потом.

Я — учительница, мой муж инженер. И нашу жизнь никак не назовешь особенно интересной или яркой, поэтому очень радовались, глядя на Витю.

Это редкое материнское счастье — видеть сына таким популярным и любимым, встречать в киосках его фотографии, а у прохожих значки с его именем. Мне все хотелось как-то сказать ему об этом… «Вить, говорю однажды, — я очень благодарна тебе. Ты подарил мне во-от такое большое небо!» Он только глаза опустил и промолчал…

Мне очень нравятся Витины песни. Тексты в них замечательны: правдивые и искренние, так гармонично слиты, сращены с музыкой. Мне кажется, его песни прямо в душу идут.

Как-то спросила его: «Откуда явилась вдруг вся эта музыка?» — «А помнишь, мама, — говорит, — ты меня с завода забрала. Тогда все и началось. Я тебе очень благодарен за это». Он никогда раньше не говорил мне ничего подобного! Я была тронута и поражена этими словами. Видите, все твердят, что труд делает человека, получилось наоборот. Витю «сделала» свобода и возможность свободно раскрыть себя.

«Студенческий меридиан», № 2 1991 г.
Татьяна Байдакова «Фуршет» по-московски

Оказывается, недавно ушедший Виктор Цой очень любил дискотеки. Об этом сообщил на презентации последнего альбома группы «Кино» ее бывший директор Юрий Айзеншпис.

Этот диск, без единой надписи, с фотографией-окном на абсолютно черном конверте, называют по-разному: и «Памяти Виктора Цоя», и «Солнце мое, взгляни на меня», и «Черный альбом». По результатам опроса газеты «Московский комсомолец» он был назван лучшей пластинкой 1990 года. Фанаты авансом дали ему первое место, хотя ко дню завершения анкетирования… не слышали ни одной песни. Да и немудрено: материал, чудом уцелевший в августовской автокатастрофе, хранился в глубочайшей тайне, вдали от фанатских ушей и глаз.

И вот, наконец, под Новый год тот же «Московский комсомолец» объявил о грядущем торжественном выпуске «в свет» последней работы, пожалуй, самой популярной на сегодняшний день группы в Союзе. Портрет Ю. Айзеншписа, держащего долгожданный диск, сопровождался объявлением о времени, месте и цене — 25 рублей за французскую пластинку вкупе с плакатом.

Через неделю в прессе было официально сообщено, что билет на обещанную еще 15 декабря презентацию будет стоить ни много ни мало 150 рублей. Нервы заинтересованных попасть на нее были на пределе. Все прояснилось, когда в данном «Московскому комсомольцу» интервью Ю. Айзеншпис заявил, что это светский прием, а западные мерки предусматривают хорошую плату за такую «тусовку» среди звезд поп- и рок-музыки. Ничего не попишешь: с западными стандартами пришлось смириться. К счастью, журналистов (далеко не из всех изданий, а по исключительному выбору) аккредитовали бесплатно. Их-то ужином со знаменитостями не удивишь.

В программе 12 января был обещан просмотр документального фильма о последнем концерте «Кино» в Лужниках, шампанское, раздача пластинок и бал-дискотека (!). Веселиться у нас всегда умели — по случаю и без оного. Все обещанное организаторы и Московский Дворец молодежи (печально известный) выполнили: был и фильм, и по бокалу шампанского на брата, и сорокаминутная очередь за пластинками, и торжественно объявленные Айзеншписом танцульки под сопровождение низкопробной попсовой группы. И всего за 150 рэ. Но почему-то без звезд.

А звезды тем временем в компании с журналистами и прочими гостями, заглянув на пресс-конференцию с гитаристом «Кино» Юрием Каспаряном и тем же Айзеншписом, имели честь присутствовать на банкете с икрой и шампанским (естественно, в гораздо больших количествах). После окончившегося за полночь банкета они были развезены по домам на поданных к подъезду такси. Наверное, за те 150 рэ, что были собраны с каждого из «простых» зрителей.

Говорят, Марьяна Цой выразила свое отношение к «приему» всего двумя словами — «Москва» (имея в виду, вероятно, балаганно-попсовый оттенок большинства столичных мероприятий) и еще одним, непечатным. За достоверность этой информации ручаться не могу, хотя резюме вполне естественно, и оно не исключение.

И вообще, фанатам лучше было бы никуда не ходить. А достать из черного конверта с фотографией-окошком пластинку и просто послушать:
Я выключаю телевизор,
Я пишу тебе письмо,
Про то, что больше не могу
Смотреть на дерьмо…

Уверяю, было бы лучше.

«Новое обозрение» (Омск), 22 февраля 1991 г.
Михаил Садчиков Витя, Марьяна и Саша (фрагменты интервью)

21 июня Виктору Цою исполнилось бы 29. Многие вспомнят его в этот день. Кто-то загрустит, кто-то улыбнется, кто-то прокрутит в тысячный раз его песни — слишком свежи еще воспоминания, не зарубцевались раны, не стерлась радость от встреч с ним самим, с его стихами. А я вот решил поговорить с Марьяной Цой, вдовой, матерью его сына.

— Марьяна, что сейчас происходит с Фондом Виктора Цоя? Я часто читаю: Фонд, Фонд, но сообщения весьма противоречивы и часто отдают излишней мечтательностью…

— Я максималист по натуре: мне либо плохо, либо хорошо, середины почти не бывает. Мне сейчас очень не хочется ошибиться, или во всяком случае я хотела бы, чтобы в печати это не было очень бугристо, потому что у меня с Юрием Айзеншписом (последний менеджер «Кино», москвич) сложные отношения. То есть я и не предполагала, что они будут простые (хорошие или плохие — это другое дело). Работая последние года два с Витей, он знал, конечно, что в Ленинграде у Цоя какая-то жена с ребенком, но не представлял, что судьба повернет так, что ему придется со мной часто общаться. Когда Айзеншпис стал делать этот Фонд, выяснилось, что никуда друг от друга не деться. Я ему категорически не нравлюсь со своими интеллигентскими ленинградскими замашками, я ему мешаю, все время говорю поперек, в общем, действую на нервы, а он мне действует точно так же.

Но, поскольку Фонд, если он хочет выжить, не может существовать без авторского права, нам приходится существовать вместе.

— Как выглядит сейчас ситуация с авторским правом Цоя?

— В нашей стране все выглядит очень странно, но тем не менее, доходы, которые приходят на ВААП, делятся пополам. Половину получают Витины родители, половину — мы. Но авторское право все равно едино и неделимо. Если, к примеру, родители решили выпустить сборник Витиных стихов или какую-то пластинку, а я против, — то они все равно не в состоянии это сделать, и наоборот. Поэтому тут все очень сложно.

— Марьяна, но я уже получил несколько писем от читателей: «На каком основании авторское право получили именно вы?»

— Я законная жена, у нас законный, рожденный в браке, ребенок.

— А Витины родители живы-здоровы? Кстати, кто они?

— В данный момент Валентина Васильевна и Роберт Максимович забрали у меня на пару недель Саню. Мама Витина недавно вышла на пенсию — она работает в школе, папе — он инженер — несколько лет осталось до шестидесяти. Сейчас мы все вместе заняты памятником и другими проблемами. Мы с родителями здесь, в Ленинграде, Фонд в Москве ситуация, мне кажется, не совсем верна. С другой стороны, доверие на создание Фонда Айзеншпису выразили музыканты группы «Кино».

Но мне все равно бы хотелось: чтобы когда-нибудь все это было у Вити на родине. Да, он метался последние два года между Москвой и Ленинградом, но на все вопросы, которые я ему задавала, говорил: «Я хочу жить в Питере».

— Да уж ясно: кто из нормальных питерцев хочет жить в Москве… Ну а все-таки: что Фонд должен делать? Вот идет красивый разговор о строительстве Диснейленда имени Цоя…

— Мне это представляется несколько бредовым проектом: при нашем всеобщем кошмаре строить Диснейленд, закапывать голову в песок и заниматься страусиной политикой — довольно глупо. Я считаю, что Фонд первым делом должен опубликовать или заняться реставрацией всех записей (может быть, даже квартирных концертов). Неважно — какой от этого будет доход, хотя, естественно, он будет. Витя всенародно любим. Но надо этим заниматься, а мне кажется, все тут не очень бойко идет. «45» лежит у Тропилло, «Начальник Камчатки» — тоже. Оригинал альбома «Это не любовь» вроде бы потерян, но первая копия должна быть у Леши Вишни. И тоже никаких переговоров. Существуют еще и эти жуткие бытовые записи, которые с каждым днем осыпаются.

— Мне приходилось читать о том, что Фонд станет помогать молодым музыкантам…

— Довольно странная мысль, хотя это и записано в Уставе. Если Фонд собирается заниматься благотворительной деятельностью, то лучше помогать больным, сиротам, потому что молодые музыканты хоть и несчастные люди, но у них две руки, две ноги, голова на плечах. Пробиться всегда можно, когда ты жив-здоров. Потом Витя не был таким уж безмерным альтруистом по жизни, не могу сказать, что он брал и всем помогал, скорей наоборот — его нужно было на это подвигать.

— Многие звезды, помогая молодым, тем самым поднимают и свое реноме…

— У Вити этого и в помине не было. Зачем писать в Уставе о том, чего не будет?! Благотворительная деятельность должна быть, но сначала нужно все собрать, понять, каким количеством материала мы обладаем и что из этого может получиться. Ничего толком не собрано, ничего не издано, а тут начинаются разговоры: сделаем то, сделаем это, построим Диснейленд, перестроим Кремль…

— Думал ли он о смерти своей? Говорил ли он об этом? У меня в мае друг погиб, так он в свои 37 часто заговаривал о смерти, любил ушедших музыкантов — Джоплин, Моррисона…

— В той жизни, которую он прожил со мной, ничего подобного я не наблюдала. Скорей я больше любила того же Моррисона. Наоборот, он любил новую музыку, развеселую, старался слушать все последнее. Мне сейчас говорят: «Вот он же чувствовал, смотри, какие у него песни», но он ведь никогда веселых песен по большому счету не писал. Даже если взять «Камчатку» 85-го года.

— Как Саша, сын?

— Это, по-моему, отдельная в моей жизни будет история. Он такого смешения кровей — во мне ведь тоже намешана уйма кровей. Максимум того, что он может провести на стуле, — две минуты. Любит все сразу и в большом количестве, рисует отличные картины, тут же играет на бадминтонной ракетке (как на гитаре), поет, причем у него вырываются фразы и рикошетовские (из «Объекта», и отцовские, и БГ — все фонтаном. Обожает смотреть фильмы про Рэмбо, «Бэтмэна». Часто вспоминает отца, мы часто советуемся с Саней — перед тем как сделать какой-то шаг, всегда посидим-подумаем: как бы папа к этому отнесся?

— А я был удивлен, когда вы расстались, потому что для меня вы были законченной парой.

— Мы, наверно, и являли законченную пару, но только на тот период времени. Я сейчас стала старее, мудрее и понимаю, что со мной жить нужно иметь немерянный запас здоровья. Все равно что сидеть на просыпающемся вулкане. Хотя, конечно, пережить этот разрыв стоило усилий — я думаю, не только мне, но и ему. Во-первых, Саня, к которому он был крайне привязан. Когда у Вити появились какие-то деньги, он нас с Саней целиком содержал. Жизнь распорядилась так, что он сына фактически видел один раз в год — в этой злополучной Юрмале, хотя уж там они наслаждались вдвоем от души…

— Я в некоторых публикациях встречал такие слова: «жена Наташа». Это как понимать?

— Ты знаешь, Миша, мне кажется это оттого, что у нас просто в советском лексиконе для женщины, которая (в хорошем смысле слова) не оформлена официальным браком, нет нормального слова. «Подруга» — это сразу подразумевается нечто «такое». И у людей, которые к Наталье хорошо относятся, просто рука не поднимается по-другому написать. Меня это не обижает. Если бы Витя хотел, чтобы эта фраза не прозвучала, он и сделал бы все как-то по-другому. Наталью все знали, она присутствовала на всех концертах, в Ленинград приезжала. Он нас познакомил задолго до трагических событий, специально познакомил, чтобы для всякой закулисной мелюзги не была бы наша встреча лакомым куском. Другое дело, что мы с ней практически не общались: у нас был барьер, который тут же исчез, когда Витя погиб. Я приезжаю в Москву — всегда к ней иду, она в Ленинграде — нас навестит.

Я помню, мне позвонила одна родственница, прочитавшая в «Огоньке» публикацию Джоанны Стингрей, что Витя приезжал в Америку с «женой Наташей». И меня потом люди недалекие уговаривали чуть ли не в суд подать. А я говорила: «Ребята, вы что, с ума сошли! Мы с Натальей друг друга знаем, прекрасно общаемся, она жила с моим сыном несколько раз по два месяца летом…» Вообще я чувствую, что многим интересно наблюдать мою реакцию на подобные вещи. Но я научилась владеть мышцами лица.

— Извини, я нечаянно…

— Мы с Витей брак не собирались расторгать, у нас были на то свои причины, хотя они не были никак связаны с какими-то нашими дальнейшими планами.

— С ребятами из «Кино» ты поддерживаешь отношения?

— Я привыкла последние два года их мало видеть. Иногда наберешь номер Юрика Каспаряна, поговорить, вроде все нормально: «Ой, Марьяша, я заеду, я заеду!» Сашка его вспоминает!

— Марьяна, ты обронила такую фразу: «Если через десять лет это кому-то надо будет». А сама-то как считаешь — надо будет?

— Тут-то и зависит многое от Фонда. Мне моих единоличных усилий не хватит.

— Но ведь это палка о двух концах. Когда Высоцкого канонизировали, люди им стали меньше интересоваться. У нас же в стране все наоборот!

— Пусть поклонников будет меньше. Останутся люди, которых не модой захлестнуло — у кого все от сердца. Сейчас моды слишком много… Все будет зависеть от того, как мы воспитаем собственных детей. Если мы эту музыку им привьем, тогда и через десять, и через пятнадцать лет она будет звучать, а если нет — тогда пройдет как дым.

«Смена», 21 июня 1991 г.


*   *   *   


Глава 6. Тексты альбомов группы КИНО
  Альбом «45» . (1982)
  Альбом «46» . (1982)
  Альбом «Начальник Камчатки» . (1984)
  Альбом «Это не любовь» . (1985)
  Альбом «Ночь» . (1986)
  Альбом «Группа крови» . (1988)
  Альбом «Звезда по имени Солнце» . (1989)
  «Черный альбом» . (1990)
  Тексты песен, не вошедших в альбомы
Глава 7. Послесловие к жизни
  Письма в журнал «Аврора»
Александр Житинский . Послесловие к жизни


Популярное о Викторе Цое